– Откровенно говоря, доктор Фастольф, я и не собирался вас щадить. Если бы ради успеха вашей политики и успеха моей планеты мне пришлось поставить вас в неловкое положение или унизить, я не колебался бы ни секунды.
– Отлично! И, мистер Бейли, этот же принцип мы должны распространить и на вас. Ваши личные интересы не должны стать помехой.
– Как не стали, когда вы решили вызвать меня сюда, не посоветовавшись со мной.
– Я не о том. Если через достаточно долгое время – не очень долгое, но достаточное, – вы не приблизитесь к решению, нам придется подумать о психозондировании. Ничего не поделаешь: возможно, у нас останется только этот последний шанс – установить, что вам неизвестно из известного вашему подсознанию.
– Возможно, ему ничего не известно, доктор Фастольф.
Фастольф бросил на Бейли грустный взгляд.
– Не спорю. Но, как вы сказали про возможность того, что Василия будет свидетельствовать против меня, – тогда и посмотрим.
Он снова повернулся и вышел из комнаты.
Бейли задумчиво смотрел ему вслед. Итак, если он приблизится к решению, неизвестные враги расправятся с ним физически, а не приблизится, его ожидает психическое зондирование, которое вряд ли многим лучше.
– Иосафат! – буркнул он себе под нос.
33
Дорога до дома Глэдии показалась ему короче, чем накануне. День опять был солнечный и приятный, но вид открывался немного другой. Солнечные лучи, естественно, падали с другой стороны, и краски словно бы изменились.
Возможно, растительность утром выглядела не так, как вечером, или пахла по-иному. На Земле, вспомнил Бейли, у него возникало такое же впечатление.
Его снова сопровождали Дэниел и Жискар, но шли гораздо ближе к нему и, казалось, были менее насторожены.
– Что, солнце здесь всегда так и сияет? – спросил Бейли от нечего делать.
– Вовсе нет, партнер Элайдж, – сказал Дэниел. – Это было бы губительным для мира растений, а значит, и для человечества. И по прогнозу в течение дня небо заволокут тучи.
– А это что? – Бейли вздрогнул от неожиданности. В траве скорчился серо-бурый зверек. При виде их он неторопливо запрыгал прочь.
– Кролик, сэр, – сказал Жискар.
Бейли расслабился. Кроликов он видел и на земных лугах.
На этот раз Глэдия не встретила их в дверях, но тем не менее она их ждала. Когда робот проводил их к ней, она не встала, а только сказала устало – или сердито:
– Доктор Фастольф сообщил мне, что я вам опять понадобилась. Так для чего?
На ней было платье, плотно прилегавшее к телу, а под ним явно ничего. Волосы кое-как стянуты на затылке, лицо бледное. Выглядела она гораздо более расстроенной, чем накануне, и, видимо, почти не спала.
Дэниел, памятуя, что произошло накануне, в комнату не вошел. Но Жискар последовал за Бейли, внимательно огляделся и встал в стенную нишу. В другой стоял один из роботов Глэдии.
– Мне неприятно, Глэдия, снова вас беспокоить, – сказал Бейли.
– Я вчера не упомянула, – отозвалась она, – что Джендер, когда его сплазмуют, будет использован на заводе, производящем роботов. Вот будет забавно всякий раз, когда я увижу нового робота, думать о том, что на его изготовление пошло много атомов Джендера.
– Мы сами, когда умираем, тоже становимся чем-то иным: как знать, чьи атомы сейчас присутствуют в вашем теле и в моем и в кого когда-нибудь перейдут паши атомы.
– Ах, как вы правы, Элайдж. И напоминаете мне, до чего легко философствовать на тему чужого горя.
– Верно и это, Глэдия, но я пришел сюда не философствовать.
– Ну так делайте то, для чего пришли.
– Мне надо задать несколько вопросов.
– Неужели вам мало вчерашних? Вы все это время придумывали новые?
– Отчасти да, Глэдия. Вчера вы сказали, что даже после того как вы с Джендером стали… женой и мужем, немало мужчин предлагали себя вам, а вы отказывали. Вот о чем мне надо вас расспросить.
– Зачем?
Бейли пропустил ее вопрос мимо ушей.
– Ответьте, пожалуйста, – сказал он, – сколько именно мужчин предлагало себя в то время, когда вы были замужем за Джендером.
– Я не веду учета, Элайдж. Трое или четверо.
– Кто-нибудь из них был настойчив? Предлагал себя снова и снова?
Глэдия, которая смотрела в сторону, теперь взглянула ему прямо в глаза и сказала:
– Вы говорили об этом с кем-то еще?
Бейли покачал головой:
– Только с вами. Однако ваш вопрос указывает, что хотя бы один из них был настойчив.
– Да, один. Сантрикс Гремионис. – Она вздохнула. – У аврорианцев такие необычные имена. Да и он сам необычен для уроженца Авроры. Я ни у кого не встречала такой настойчивости в повторении одного и того же. Он был всегда вежлив, всегда принимал мой отказ с легкой улыбкой и величавым поклоном, а затем проделывал все это на следующей неделе, если не на другой день. Такое повторение – уже небольшое нарушение этикета. Порядочный аврорианец принимает отказ как окончательный, за исключением случаев, когда намеченный партнер или партнерша показывают, что готовы взять свой отказ назад.
– Скажите мне еще раз… Те, кто предлагал себя, знали о вашем отношении к Джендеру?
– Это была не тема для светской болтовни.
– Ну так займемся только этим Гремионисом. Он знал, что Джендер ваш муж?
– Я ему этого не говорила.
– Не будьте так уверены, Глэдия. Дело же не в том, что именно ему было сказано. В отличие от остальных он предлагал себя неоднократно. Сколько раз конкретно, как по-вашему? Три раза? Четыре? Сколько?
– Я не считала, – устало ответила Глэдия. – Десяток раз или больше. Не будь он во всех других отношениях очень обаятельным человеком, я бы распорядилась, чтобы мои роботы не допускали его в дом.
– Но ведь вы такого распоряжения не отдали! А для того чтобы предложить себя много раз, требуется время. Он приезжал повидать вас. Встречался с вами. У него было время заметить присутствие Джендера и ваше поведение с ним. Разве он не мог догадаться о ваших отношениях?
– Не думаю. – Глэдия покачала головой. – Когда я бывала с людьми, Джендер оставался у себя.
– По вашему распоряжению, насколько я понимаю.
– Совершенно верно. И, пожалуйста, не говорите, что мной руководил стыд. Просто я пыталась избежать ненужных осложнений. В отличие от аврорианцев я сохранила ощущение, что секс требует укромности.
– Попробуйте вспомнить. Мог он догадаться? Влюбленный мужчина…
– Влюбленный! – Она презрительно фыркнула. – Что аврорианцы знают о любви?
– Мужчина, считавший себя влюбленным. А вы остаетесь равнодушной. Чуткость и подозрительность отвергнутого влюбленного могли ведь подсказать ему что-то. Постарайтесь вспомнить! Он когда-нибудь хотя бы косвенно намекал на Джендера? Так, что у вас мелькнуло подозрение…
– Нет же, нет! Чтобы аврорианец показал, что не одобряет сексуальные предпочтения или привычки других? Неслыханно!
– Необязательно с неодобрением. Шутливое замечание, например. Хоть что-нибудь, указывающее на то, что у него были подозрения.
– Нет! Если бы Гремионис произнес хоть словечко на эту тему, он больше бы не появился в моем доме, я бы позаботилась, чтобы он не посмел больше искать встречи со мной… Но ничего подобного он не сделал бы. Этот юноша был со мной сама обходительность.
– Вы говорите «юноша». Сколько ему лет?
– Примерно мой ровесник. Тридцать пять лет. Или даже на год-другой моложе меня.
– Ребенок! – грустно произнес Бейли. – Даже моложе меня. Но в таком возрасте… Что, если он догадался о ваших отношениях с Джендером и ничего не сказал, не намекнул, а сам ревновал?
– Ревновал?
Бейли вдруг сообразил, что на Авроре или на Солярии это слово утратило смысл.
– Сердился, что вы предпочли ему другого.
– Я знаю смысл слова «ревность», – резко перебила его Глэдия. – И повторила, всего лишь удивившись что вы считаете, будто уроженец Авроры способен ревновать. Из-за секса аврорианцы не ревнуют и не завидуют. Из-за многого другого – сколько угодно, но не из-за секса. – Ее губы скривились в ироничной усмешке. – Да и ревнуй он, что бы это изменило? Что он мог бы сделать?