Того и отхеракаем.
Мы с товарищем не пьяницы,
Не курим табаку,
Мы свою деревню любим,
Не поедем за реку…
(* частушки взяты из интернета)
Скоморохи пели. К ним присоединились парни. Пошёл боевой пляс, когда не понятно — мужики уже дерутся или ещё танцуют.
Они вроде по сценарию должны были показывать удаль молодецкую, во всяком случае Егор Казимирович так говорил. А тут прям всё было по-взрослому, всё было всерьёз. Видимо то, что мужики не смогли защитить девочку из своей деревни, наложило свой отпечаток.
Но постепенно заканчивается всё. Начал сходить на нет и боевой пляс. И тогда девушки затянули песню. Сначала негромко, но потом постепенно захватывая всех.
Они пели о снеге и о том, что природа до весны умирает. И о том, что весна будет непременно! А значит, нужно жить!
Потихоньку напряжение отпустило. И тогда ко мне подошёл отец Даринки и поклонился в пояс:
— Я не смог уберечь дочь от беды. И не смог отомстить за неё. Спасибо, барин, что вы не бросили мою Даринку и позаботились о ней. — И глянув на девочку, добавил: — Я плохой отец… я недостоин…
Даринка тут же соскочила с рук Матрёны и с рёвом кинулась на шею отцу:
— Папочка, папа!
Мужчина прижал ребёнка, неловко смахивая слёзы, и повёл её в сторону, что-то негромко говоря ей.
Ну что ж, всё вроде бы разрешилось. Оставалось надеяться, что у девочки всё сложится хорошо.
Солнце уже почти ушло за горизонт, когда ко мне подошли вдовы. Среди них была и Бажена.
Мне почему-то сразу стало неловко.
Женщины поклонились мне и Матрёне.
И мы с Матрёной, не договариваясь, встали и поклонились им.
— Спасибо вам за то, что растите детей и простите нас, что не уберегли ваших мужей, — сказал я.
Женщины закивали. А Бажена вышла вперёд и сказала:
— Барин, Владимир Дмитриевич, не судите Юру, что он за Даринкой не углядел. Тяжело ему, вдовец он. Жена по весне померла…
И тут до меня дошло, что матери девочки я не видел. А оказывается, её у неё и нет. Бедный ребёнок — сначала матери лишилась, потом через такое прошла.
Бажена тем временем оглянулась и шагнула к толпе.
Там стояли Даринка с отцом.
Бажена взяла за руку мужчину и девочку и вывела их вперёд. А они и не сопротивлялись. Смущались только сильно.
— Благословите, барин! — сказала Бажена. — Мы решили жить одной семьёй. Вместе растить детей.
Сказать, что у меня стало легче на душе, ничего не сказать. Я понимал, что Бажена сможет позаботиться о Даринке. Естественно, я с чистым сердцем благословил и эту пару.
А потом объявил вдовью ночь.
Молодёжь тем временем за частоколом развела огромный костёр. Хворост и дрова были приготовлены заранее, естественно, сухие, смолистые. В результате дымок приятно пах, дрова потрескивали, в небо летели искры, а жар от костра грел не только тело, но и душу.
Принесли скамейки и брёвнышки. И те, кто хотел, пошли к костру — там продолжались песни, игры, хороводы, смех, шутки…
У меня звенело в голове, и я уже плохо соображал что к чему, потому что ручеёк моей ци по-прежнему тёк к деду Радиму.
И тем не менее, я тоже пошёл к костру. И совсем не удивился, что Глеба и Данилы у костра не было. Как и Егора Казимировича. А вот Мо Сянь был рядом со мной, и никто больше не прогонял его.
Попытались было, когда он подошёл после того, как я разделался с уродами, решившими испортить нам праздник. Но мне достаточно было только посмотреть, и все вопросы к моему телохранителю отстали.
Егор Казимирович говорил, что мы с Матрёной должны оставаться со всеми всю ночь до утра. Хоть он там и шутил про вдовушку, к которой можно напроситься и выспаться. Но тогда род не получит полного благословения.
Понятно, что всё это предрассудки и суеверия. Но я сам решил сидеть у костра, когда больше всего на свете хотелось вытянуться в тёплой кровати и уснуть до утра. И чтобы никто не будил.
Поначалу, когда мы только перешли к костру, мне ещё пытались оказывать какие-то особые знаки внимания, но постепенно присутствующие всё больше увлекались кто игрищами, а кто песнями. И мы с Матрёной и Мо Сянем остались втроём.
Однако я видел, какими глазами Матрёна посматривает на хороводы, и сказал ей:
— Иди, если хочешь к ним.
— А можно? — оживилась Матрёна. — Я же Рожаница…
— Можно! — разрешил я.
В конце концов, этот праздник посвящён мне, так что мне и решать, что можно, а чего нельзя.
Когда Матрёна ушла, я повернулся к Мо Сяню, чтобы поговорить с ним про ци. И увидел, что он сидит рядом со мной на скамейке. А на коленях у него лежит меч.
Глава 20