– Вы и не на работе. Я только вам предложил. Родин не жадный.
– Кстати, что вы здесь делаете, Александр Вячеславович?! – заведующая резко навела фокус на интерна, надеясь, что её взгляд достаточно начальствен и никоим образом не намекает на всё произошедшее между ней и Денисовым.
– Я здесь… – он необычайно забавно огляделся вокруг себя. – Дежурю я здесь, Татьяна Георгиевна. Вашим же распоряжением до конца месяца я поставлен в график вместо Линькова.
– Да?.. Извините. Ну, если вы здесь дежурите, то идите и… И сделайте вечерний обход!
– В половине первого ночи? Татьяна Георгиевна, я уже сделал вечерний обход. В девять вечера.
Мальцева отложила историю, откинулась на спинку стула и в упор посмотрела на Денисова.
– Александр Вячеславович, вам что, доставляет удовольствие, когда я чувствую себя идиоткой?! То я оказываюсь у вас на кухне, ночью, с голой задницей, то вы мне делаете предложение руки и сердца, то…
– … моете мою чашку! – подсказал Денисов.
– Где вы научились быть таким… Таким… Таким спокойным и…
– И упрямым. Это врождённое, Татьяна Георгиевна. Я не учился. Генетически получил. От мамы и папы.
– Кстати, о вашем нелепом предложении! – Мальцева почувствовала себя в своей колее, потому что появился повод поехидничать.
Ехидство, ирония, сарказм – вот за что цепляется сильный человек, неожиданно дав давно запрещённую самому себе слабину.
– Вообразите, что я согласилась, и что? Как бы вы повели знакомить меня с мамой и папой?! Я себе представляю! – она немного деланно расхохоталась.
– Не думаю, что мои родители стали бы требовать у вас паспорт.
– То, что я намного старше вас, не просто бросается в глаза. Это швыряется в глаза, налетает шквалом, долбит по глазам, как перепад давления по травмированной барабанной перепонке.
– Как вы избыточно метафоричны этой ночью, Татьяна Георгиевна. И как прекрасны!
Он стоял всё так же, скрестив руки на груди и опершись на столешницу кухонного уголка. И был всё так же спокоен, мерзавец!
– Кроме того, моих родителей за каким-то чёртом понесло в Антарктиду.
– В Антарктиду? – недоумённо переспросила Мальцева. – Зачем? Они полярники?
– Они забавные, упрямые и энергичные люди. И несмотря на вышеперечисленное – спокойные. Им, видите ли, захотелось постоять на Южном полюсе. После того как они там постоят, то, полагаю, ещё с полгода будут таскаться по Южной Америке… Чтобы согреться. Мой отец – достаточно известный фотожурналист. А мама – так получилось – журналист самый обыкновенный. Она пишет тексты к его фотографиям. Или он иллюстрирует её тексты. Это так переплелось, что уже нельзя сказать наверняка. Они толкают свои творения в разнообразные толстые иллюстрированные журналы. Как отечественные, так и зарубежные. Они совершенно поглощены друг другом и работой. Им нет никакого дела – в самом прекрасном смысле этого словосочетания – до моей жизни. В двадцать один год они вручили мне ключи от бабушкиной квартиры и сказали, что отныне моя жизнь – это моя жизнь.
– Вы что, не общаетесь?
– Почему не общаемся? Мои родители – мои лучшие друзья. Я всегда могу зайти к ним в гости… ну, в смысле, всегда, когда они в Москве. Равно как и они ко мне. И мы всегда можем обратиться друг к другу за помощью. Хотя они ещё ко мне за помощью ни разу не обращались, должен признать. И слава богам, – Александр Вячеславович трижды поплевал через левое плечо и трижды постучал по столешнице.
– Так не хотите им помогать? – едко сказала Татьяна Георгиевна.
– Так не хочу, чтобы возникали ситуации, когда они будут нуждаться в моей помощи.
– Нет, даже когда я совершенно не должна выглядеть идиоткой, вы всё умеете так перевернуть, что я выгляжу идиоткой!
– Но очень красивой иди…
В дверь без стука внёсся Родин. Он был уже без халата, в одной голубой пижаме. Весь потный и взлохмаченный. Рыжие патлы соломой торчали в разные стороны. Александр Вячеславович тактично прервался на полуслове.
– Что там?! – слишком поспешно поинтересовалась Татьяна Георгиевна.
– Ничего. Роды первые, срочные, тридцать девять-сорок недель, передний вид затылочного предлежания, первый период родов, воды целы, схватки по двадцать-двадцать пять, через семь-десять, – автоматически протараторил Сергей Станиславович. – Но там такой концерт! – Он закатил глаза. – Нет-нет, не волнуйтесь, в отделении тихо. И там не концерт. А скорее инсценировка в стиле старика Хичкока. Юля перестала вопить и колотить себя по животу и планомерно изводит Светлану Николаевну и Игоря Моисеевича. Больше, разумеется, Светлану Николаевну. Наша славная Вера Антоновна пребывает в шоке.