– Да! Здесь ужасно сквозит! Это вредно для ребёнка! А эта! – приподнявшись с пола, ткнула Катина мама могучим подбородком в Варвару Панину. – Позволяет себе посещать ребёнка в наполненной вредоносными бациллами одежде!
– Ребёнок – не гнотобионт [3]. Иммунитета не лишён. Здесь тепло и нет сквозняков. И позволю себе напомнить, что ваша дочь родила на скамейке автобусной остановки – и ничего! А вы, если будете себя вести подобным образом, без справки от психиатра в родильный дом больше не зайдёте! – отчеканила старшая акушерка обсервации. – Устроили тут… цирк! Цирк, да и только!
– Спасибо, Маргарита Андреевна, – благодарно прошептала со своего стула Варя, поджав под себя вполне чистенькие ботинки. – Спасибо, Татьяна Георгиевна.
– Да кто вы такая?! – загудела сквозь маску могучая Катина маман.
– Я кто такая?! – рявкнула старшая акушерка отделения. – Сейчас ты у меня узнаешь, кто я такая. Лена! – строго прогудела она в постовую акушерку. – Срочно вызывай «Скорую». Психиатрическую!
Это было уже слишком. Мальцева сорвалась с этажа к себе в кабинет и, закрыв двери на замок, отсмеялась вволю, и так и сяк представляя дальнейшее развитие событий под режиссурой Марго.
Кадр пятнадцатый
«Я вам больше не нужен?»
В восемь часов вечера в кабинет заведующей обсервационным отделением вежливо постучал интерн. И, помявшись на пороге, неуверенно спросил:
– Татьяна Георгиевна, я вам больше не нужен?
– Вы переписали протокол операции из истории родов в журнал операционных протоколов?
– Да, ещё днём. Вам на подпись приносил. Вы не помните?
– Я за день подписываю огромное количество макулатуры, Александр Вячеславович. У кесарской всё в порядке?
– Да, Татьяна Георгиевна. Температура, ЧСС [4], давление, выделения – в норме. Моча по катетеру светлая, из дренажа отделяемого нет.
– Удаляйте катетер.
– А дренаж?
– Я что сказала удалять, Александр Вячеславович?
– Вы сказали удалять катетер.
– Если бы я хотела, чтобы вы удалили и дренаж, я бы сказала: «Удаляйте катетер и дренаж».
– Ясно.
Он продолжал мяться на пороге. Татьяна Георгиевна оторвалась от бумажек на столе и пристально посмотрела на молодого человека.
– Александр Вячеславович, вы мне нравились гораздо больше, когда вели себя как обаятельный развязный наглец и приносили мне кофе в кабинет. Что с вами случилось? Неужели тот факт, что мы с вами имели неосторожность провести вместе ночь, так сильно повлиял на вашу психику, что вы уже не вы? Заходите, не стесняйтесь, присаживайтесь.
Дважды повторять приглашение он не заставил.
– Саша, вы прекрасны, нежны и заботливы. И если вас не затруднит, я бы попросила вас сварить мне кофе, раз уж вы допущены на нашу маленькую уютную кухоньку её полновластной владелицей бабой Галой. У меня в кабинете есть кофеварка, но кофе из кофеварки почему-то совершенно не такой. Хотя и сам кофе тот же, и вода ничем не отличается… Удивительно, да? Инженеры стараются, создают пыхтящие девайсы, бесконечно совершенствуют модельный ряд, а потом оказывается, что кофе, вода и огонь – это всё, что нужно для хорошего кофе. Более ничего. Так что кофеварка у меня в кабинете не для кофе, а для того, чтобы было чем запить разговор с Маргаритой Андреевной. Интимный задушевный моментальный разговор, не терпящий перебежек коридорами, ибо магия сиюминутной уместности так мимолётна…
– Татьяна Георгиевна, это вы так вежливо посылаете меня куда подальше?
– И в мыслях не было! – Мальцева рассмеялась. – Я действительно просто объясняла вам, почему иногда удобна кофеварка. Так что никаких метафор в моей простенькой речи не было. Это всё ваше живое воображение, Александр Вячеславович. Если я вас сейчас куда и посылаю – так это только за кофе в буфет. Вы положите в кастрюльку…
– В турку.
– У нас в буфете нет турки!
– Уже есть.
– Да? Забавно.
– Что именно забавно, Татьяна Георгиевна?
– Забавно ваше умение, Александр Вячеславович, обживать пространство. Интернировать его. Вы здесь вроде так недавно, но у меня стойкое ощущение того, что не вы принадлежите отделению, а отделение принадлежит вам. Оно – ваша интернированная сущность, а не наоборот. Хотя даже до «наоборот» не многие доживают. Вот уж как ни старается Светлана Борисовна, а никак. Она тут уже второй год. Интернатура и уже, собственно, ординатура. И никак. И шумит она, и крыльями машет, и шороху наводит, требуя, чтобы её уважали-любили. А баба Гала до сих пор с ней не здоровается, старая зараза. А вам она уже и турку позволила поселить в буфете. Забавно мне ваше исключительно мужское качество сразу становиться «как родным»… О, не благодарите меня. Это, на самом деле, очень коварное качество. Первая и самая важная характеристика обмана. Ключевая его характеристика. Потому что «родной» и «как родной» – совершенно неразличимые фенотипически свойства. С огромной генной разницей. И тут никаких метафор, Александр Вячеславович. Исключительно констатация факта. Так что… В общем, не буду вас мучить, мой дорогой. Вы положите в турку три чайные ложки кофе, нальёте холодной воды и поставите на газ. Когда кофе закипит, вы нальёте его в мою чашку и принесёте в мой кабинет. И больше вы мне сегодня не нужны.
Около десяти вечера Мальцева вышла из родильного дома через приёмный покой. На машину намело порядочный сугроб. Но ехать было необходимо. Выспаться – тьфу-тьфу-тьфу! Переодеться… Что там ещё дома? Портреты покойного мужа. Так давно покойного, что иногда брало сомнение: а был ли он вообще? Да. И он был не «как родной». Он был родным. А больше никогда и никого родного не было. Родным так и не стал Панин. И этот мальчик Александр Вячеславович наверняка не станет. Это же просто смешно, в конце концов! С этим молодым мужчиной её ничего не ждёт: ещё десять, ну пятнадцать лет – и она безнадёжно постареет, а он всё ещё будет прекрасным молодым мужчиной. Не идиотка же она! Точнее – идиотка, но ситуативная. Мало ли кто с кем переспал? Никогда она себе в этом удовольствии не отказывала. Что её сейчас-то выбило из колеи? То, что мужчина оказался намного моложе? Так и ей никто её лет не даёт… Да нет же, наоборот, беда в том, что человек намного моложе оказался взрослым мужчиной. А она, стало быть, кто? Старуха! Нет-нет, спасибо! Вот с Волковым она чувствует себя молодой женщиной. И с Паниным она чувствует себя молодой женщиной. Вот и выбирай, молодая женщина, между женатым и вдовцом. А мальчики пусть варят кофе. Это у них, признаться, отменно получается.
Расчистив машину, Татьяна Георгиевна села за руль, завела двигатель и прикурила сигаретку. Она пока покурит, а машинка пусть прогреется. Сколько бедняжка здесь простояла? Дня три. Или четыре? Всё смешалось в голове. Какие тут молодые мальчики! Тут уже ноотропы пора принимать килограммами.
К приёмному покою подъехала «Скорая». Стойка, как у борзой. Тебе-то что за дело? Есть ответственный дежурный врач. Бригада. Твой мобильный молчит, вот и чеши домой, пока не началось!
Татьяна Георгиевна сдала назад и начала выруливать на дорожку, ведущую к шлагбауму. Но тут из приёма выбежала дежурная санитарка и истошно заголосила:
– Татьяна Георгиевна!!! Вас Семён Ильич ищет! Как хорошо, что вы ещё не уехали!
Ну не сгорел бы он в аду, а?! Ищет он её. Внутренние, городские и мобильные телефоны отменили, не иначе. Самое надёжное и проверенное средство связи – это санитарка, выбегающая в пижаме на мороз. Естественно, ей больше всего и достаётся. Как не поорать на санитарку? Святое…
На сей раз Мальцева не стала орать на санитарку, а молча совершила обратный манёвр и припарковалась на не успевшее припорошиться снегом своё законное место, аккурат под окном буфета первого этажа обсервационного отделения.
Панин сидел в приёмном покое и деловито изучал обменную карту.
– Татьяна Георгиевна, привет! – в своей обычной, чуть мрачноватой публичной манере буркнул он, как будто ничего и не произошло. Впрочем, между ними за долгую жизнь столько всего произошло, что можно считать, будто уже и ничего.
– Добрый вечер, Семён Ильич, – поприветствовала она Панина, всё ещё не снимая свою меховую курточку.
– Боюсь, вам придётся задержаться. Мне нужна ваша помощь.
Как же! Нужна ему её помощь, как зайцу пятая нога! Сёма, слава богу, с любой акушерской ситуацией сам справится. За каким таким ему «нужна ваша помощь»? Опомнился, что ещё не сорвал на ней зло?
3
Гнотобионты – безмикробные животные и животные, выращенные в условиях полной стерильности в период постнатального развития. Используются в основном в научных целях. Вне стерильных боксов долго не живут.