Геннадий Акимович нашел время подняться в эксперт-лабораторию и там у молоденького лейтенанта-химика спросил «что-нибудь такое, чтобы покраситься как негр». Тот потеребил свои мальчишеские усики и достал пузырек с прозрачной и жирной на вид жидкостью. Геннадий Акимович выслушал тройное химическое название, смочил ватку, помазал по запястью — образовалось темно-коричневое пятно. «Можно смыть спецраствором, а часа через четыре само сойдет», — сказал химик. Геннадий Акимович не признавал подозрений; только факты, реальные версии и их четкая проработка — много мелочной, детальной рутины, как и в любом другом деле. Но раз уж втемяшилось, что «кавказский художник» — не кто иной как первый муж Людмилы, то этот бред надо стопроцентно проверить — или бредить, или прорабатывать версию. Имеет ли он право самостийно, без ведома подключаться?.. Пожалуй, нет, он же не частный сыщик-филантроп, а офицер солиднейшего ведомства, работает только по закону и по приказу…Но имеет же он право на спокойную семейную жизнь! любовь жены! дружбу приемного сына! Тут Геннадий Акимович зло посмеялся над собой: новая особая форма ревности — предполагать матерым аферистом бывшего мужа любимой женщины. А если бы у Людки было несколько мужей? Или теперь она была бы замужем, а он вдруг воспылал к ней любовью? В коридоре Геннадий Акимович подловил капитана-грузина, стал неловко расспрашивать про дело с фальшивыми билетами. «У вас что-нибудь конкретное? В рапорте зафиксировали?» — сухо поинтересовался капитан. Геннадий Акимович уже сознавал наивность своего лепета про то, что один человек был в это же время на Кавказе на белых «Жигулях»… «Кавказ большой, Грузия большой, — несколько насмешливо сказал капитан. — Я думаю, что вся проблема в женщине, матери этого мальчика. Наверняка она-^все время была неподалеку; ей же и передавались деньги. Здесь был дальний прицел: если его возьмут, то он не сознается ни в чем и деньги в государство не вернутся. Я проверил всех в Серпейске от пяти до семи лет, у кого нету матери, так что отец-одиночка отпадает…» Капитан еще что-то говорил, но Геннадия Акимыча уже обожгла мысль: вдруг тот белый вертихвост виновен, тогда ведь и Людку вызовут на допросы — как так, по какой причине отдала мальчика, не было ли сговора… — уж этого-то не было, тогда бы гражданка Лебедева не показала бывшего мужа ему, во-первых, следователю, во-вторых, будущему…
Через День грузин улетал к себе. Огородников дал ему три мужских и три детских фотографии; среди них одна Лебедева — отрезал от свадебной, и одна — Костика. Через неделю ему позвонили из Грузии и передали, что никто из потерпевших не указал ни на одну из фотографий. И Огородников замкнулся в своих версиях.
Людмиле неудобно на жестком, узком сиденье и в то же время весело: впервые она едет в милицейском «козлике» с решетчатыми окнами. Ловили такси, чтобы ехать в загс, а Огородников вдруг: вон, ребята знакомые, заодно подвезут… Эх, Огородников, все-то у тебя будто не само по себе, а как бы заодно с кем-то, с чем-то, вроде сам и жить не умеешь; я тебя люблю — без меня же ты жить не научишься!..
Подали заявление, вернулись домой. Маргарита, как договаривались, привела Костика из школы — он отучился первые три дня в жизни, теперь выходной. Вечером у Огородниковых знакомство с невестой, помолвка. А пока Ритка весело рассказывала, как она убеждала директора, что ей действительно понадобился срочный отъезд из-за внезапной любви. «Девушка с математическим уклоном», — вздохнул директор и простил. Они рассмеялись, и на смех пришел Огородников:
— Девчат, извините, пожалуйста. Но если речь о Лебедеве, то дайте и мне послушать.
— Ревнуешь? Но мы тебя тоже любим! — воскликнула Маргарита.
Людмила улыбнулась:
— Мы любим всех… членов нашей ячейки, включая кота Шерифа.
Затем Маргарита запросто поведала, что Лебедев дал ей от ворот поворот, говорил, что собирается жениться, ну а она, как полагается, влюбилась еще больше, хотя он тюфяк тюфяком, довольно примитивный, без абстрактно главной идеи; он, кстати, слегка прибаливал, у него на лбу и на щеке болячка, Ритка готовила, наводила кое-какой порядок, он же целыми днями валялся на диване, иногда смотрел видео или телик; на пляж Ритка ходила одна, а в доме больше никого.
— А на ком он женится? Не упоминалось? — спросил вдруг Огородников.
— Я думаю, на какой-нибудь девушке или молодой женщине, — ответила Маргарита с полной серьезностью.
— Огородников! Ты прямо как бабка на скамейке! — вскричала Людмила. — Мы с тобой уже все решили! А его нету, понимаешь, просто нету! Он для меня ноль!