— Сколько примерно минут прошло, пока Таня выбралась наружу?
— Минуты три, может быть.
— Утром вы говорили, что ваша дочь сразу после выстрела вышла.
Теперь я понял свою ошибку, совершенную утром. Нельзя было допускать, чтоб Бояров присутствовал при допросе дочери. Она не могла сказать всего при отце, даже если бы захотела, а позже, видимо, неловко было признаться во лжи. Бояров подошел тогда такой разнесчастный, тихий, сел неподалеку и слушал, печально кивая. А потом механически повторил то, что сказала дочь. Если бы мне вчера кто-нибудь сказал, что я способен допустить такой элементарный просчет, ни за что бы не поверил!
— Утром… — сказал Бояров, запнувшись. — Я был расстроен, потрясен, это естественно, да еще бессонная ночь. А не все ли равно, уважаемый следователь, через сколько минут? Какая разница, вы что думаете… Что такое? Почему вы на меня так смотрите, кто вам дал право?
— Простите, Василий Терентьевич, — улыбнулся я. — Не хотел вас обидеть. А в каких местах вы охотились на кабанов?
— В этих краях, — недовольно буркнул Бояров. — Вы интересуетесь охотой?
— Было время — увлекся, ружье до сих пор висит.
— Вот как! А меня вообще-то не охота привлекает, какой из меня охотник. Так, побродить с ружьем, пару раз выстрелить. Главное — общение с природой, людьми. Охотники — народ особенный. С альпинистами в хижине встретились. Я вот что хочу спросить — какая необходимость в двадцатом веке взбираться на километровые скалы, используя первобытную технику и, глав-ное, — рискуя жизнью? Смысл, простите? Во всем должен быте смысл.
— Если лезут, значит, есть смысл. Никто ведь не заставляет.
— Не густо, — крякнул Бояров. — И вы туда же. Приходят, знаете ли, к Танюшке друзья и часами сидят по углам, цедят сухое вино и молчат. Прелюбопытная картина. Кстати, вы заметили, что сейчас студенты наименее активны. Ни одной студенческой демонстрации, митинга. Пошевелятся немного и затихнут… Пытался с ними говорить — куда там! Посмеиваются, не зло, нет, а снисходительно. Мол, все нам известно. А позвольте узнать, откуда известно? Из книг да журналов? В жизни еще и осмотреться не успели… — Бояров с шумом вздохнул, выбил трубку о камень, тщательно выскреб спичкой остатки пепла и продул ее, раздувая щеки. — Простите за банальность, но мы совсем не такие были — огонь! В чем тут дело? Как-то пытался расшевелить — стихи свои читал. М-мда… Смотрят они на меня, как на марсианина, а у меня мурашки по спине, знаете ли… Бога ради не подумайте, что я осуждаю. Жизнь в наши дни круто поворачивается, поди разберись, куда вынесет. Но есть же вечные истины, интересы. Да, возьмите молодых поэтов — исчезли стихи о любви. Напрочь! Смех и грех, мы, старики, скрипим, пишем, а они не хотят!
Я слушал рассеянно, поглядывая то на палатку, то на домик. Арсен растопил печь, из гнутой металлической трубы клубами валил дым. Таня не появлялась. В траве возле палатки поблескивал никелем миниатюрный магнитофон, а на растяжках сушились трусики и лифчик — «обалденный купальник».
Я подумал, что у меня до сих пор не сложился цельный образ погибшего, и это обстоятельство сильно мешает делу. И, видимо, никто из присутствующих здесь, судя по их высказываниям, так и не понял, что же за человек был Тимур Салеев. Был. Странно, весь день крутятся в голове строки стихотворения.
Небо еще было ярко-голубым, но уже обозначилась белая половинка луны, а на востоке перемигивались две едва заметные звезды.
Бояров, поднялся, предложил спуститься к реке. Я поблагодарил за приглашение и отказался. Василий Терентьевич, сопровождаемый собаками, зашагал по тропе, что-то напевая под нос, а может, это он декламировал или подбирал новую строку в стихотворении о нелепой смерти в горах.
Все складывалось превосходно. Оставалось провести, если, конечно, можно так выразиться, финальную часть расследования. И тут уж ошибаться нельзя.
Подойдя к палатке, я постучал камешком о металлическую стойку. Никто не отозвался, и мне почему-то показалось, что там никого нет. Только этого еще не хватало! Сердце запрыгало, и я, поспешно глянув по сторонам, нырнул в полумрак палатки.
Палатка была пуста. В душном воздухе угадывался едкий аптечный запах. Сидя на корточках, я некоторое время тупо созерцал раскрытую косметичку, зеркальце с едва заметной трещиной, шоколад* в мятой фольге, затем, выругавшись вполголоса, выбрался наружу.