Каменный барельеф был выполнен грубо, но впечатление производил сильное — изображены были две фигуры, мужская над женской, голова мужчины была зажата в змеиной пасти, тело скорчено, ноги широко раздвинуты и вскинуты вверх так, что почти касались ушей, а пенис его и волосы промежности чуть ли не щекотали буйную шевелюру женщины, находящейся внизу. Ноги женщины, также раскинутые и чуть подогнутые, напоминали рыбий хвост и по бокам были покрыты чешуей.
Старик что-то тараторил.
— Он говорит, что никто не может понять смысла этого изображения. Некоторые считают, что это… символ поля? Наверно, имеется в виду плодородие… Другие же думают, что это Божья кара за… не знаю… не разобрала слова…
— За грехи, как я полагаю, — сухо проговорил он, в то время как внимание его уже перекинулось на что-то другое. Он двинулся по проходу и, пройдя к нефу, рассматривал алтарь, на задней стене которого молено было различить остатки росписи. — Расспроси его об алтаре, хорошо?
Но старик уже углядел, что именно его заинтересовало, и, шаркая, шел по проходу к алтарной преграде, кивая и жестикулируя.
— Он говорит, что алтарная фреска вызывала много вопросов и что год назад они ее расчистили и вот что обнаружили.
— Хм… Дарохранительница тоже довольно красивая.
— Дарохранительница?
— Мраморная рака в алтаре. В ней держат святые дары. Дверца очень изящна и расписана прямо по меди. Пиета. Богоматерь над телом Христа.
— Si, si, la Pieta![3] — быстро закивал старик и разразился новым потоком слов.
— Он говорит… по крайней мере я думаю, что он говорит, будто, когда реставрировали алтарь, даже высказывалось мнение, что картина… на раке… может представлять ценность… Боттено… Боттино… — он упомянул кого-то в этом роде. Он… — Старик перебил ее, затараторив еще быстрее. Она передернула плечами. — Нет, так я уж совсем не понимаю… Что-то насчет дочери… монахини… в дар церкви… Он сказал, что был уверен… что картина ценная, но потом… после реставрации, да? Когда ее отреставрировали, выяснилось, что писал ее все-таки не этот парень… как там его…
— Хм… Жаль! Но кто бы ее ни писал, картина хорошая. — И он улыбнулся старику:
— E bella, la figura de la Madonna.[4]
— Si, si, belissima.[5]
Воодушевленный проявленным искренним интересом, смотритель пустился в подробности, видимо решив провести экскурсию по высшему разряду. Он рассказал о деревянном кресте бокового алтаря, вырезанном из казентинского каштана, показал, светя фонариком, другие выцветшие фрески XIV века и поведал о некоем благородном господине, чьи кости покоились под каменными плитами, аристократ этот был местным уроженцем, и о нем упоминает Данте в части «Ада» своей «Божественной Комедии». Под конец он, встав на могильную плиту, продекламировал даже какие-то строки — видимо, соответствующее место из поэмы.
Такова была некогда тосканская традиция, пояснил он, когда, заперев церковь, они медленно шли к его дому, обливаясь потом от зноя, учить и декламировать стихи из «Божественной Комедии». Раньше среди местных жителей находилось немало таких, которые знали всю поэму наизусть, а теперь вот знатоки перевелись — он знает да еще кое-кто. Было ясно, что утерю этой традиции, как и небрежное сохранение церквей, он считает изменой и святотатством.
Возле его двери они обменялись рукопожатиями. Старик чуть-чуть задержал ее руку в своей.
— Это как ты по-итальянски говоришь, с запинкой! — сказал он, когда, смеясь, они шли к машине. — Очень сексуально получается.
— Еще бы! А ты, между прочим, врун. Я вообще не должна была переводить — ты отлично понимал его и понял почти все.
— Нет, — со смехом возражал он, — не такой уж я сообразительный!
Он предусмотрительно поставил машину под раскидистым каштаном, где тень накрыла их своим гигантским зонтом. Вытащив карту, они расстелили ее в этой тени на капоте и стали намечать дальнейший маршрут.
Половина ее, стоя бок о бок с ним, была погружена в изучение дорог и рельефа местности, в то время как другая половина представляла себе, как будет, когда руки его вновь коснутся ее тела. Она рассматривала его лицо, как сжимаются его челюсти и напрягаются скулы, когда он изучает карту. Что же это делает с нами секс? — думала она. — Каким светом озаряет сознание и все тело! Полтора месяца назад она, встретив этого мужчину на улице, и внимания на него не обратила бы, а сейчас даже движение руки, которой он придерживает карту, отзывается в ней, наполняя ее желанием до краев. Кажется даже, что сам он не имеет к этому отношения, что это собственные ее жизненные соки, бурля, омывают их обоих. И, однако, она знала, что это не так, что жажда их обоюдна, что у него она даже сильнее — жажда не только секса, но и многого другого помимо этого.