Ключевые эпизоды деятельности Сахаровского центра под руководством Юрия Самодурова и в самом деле не очень очевидно связаны с именем Андрея Сахарова – выставки «Осторожно, религия» и «Запретное искусство», каждая из которых стала причиной возбуждения против Самодурова уголовных дел, имели больше отношения к скандальной арт-хронике, а вовсе не к мемориальной деятельности. Очевидно, с уходом Самодурова скандалы закончатся – а может быть, и сам музей без него тихо закроется, и тогда еще одним источником скандалов в Москве станет меньше. Наверное, те, кого Юрий Самодуров раздражал, будут рады его уходу из музея.
Нам же остается только сожалеть. Наименее скандальным городом планеты, вероятно, стоит считать Пхеньян – в нем нет ни радикального искусства, ни провокационных выставок, заканчивающихся вмешательством консервативных погромщиков, – то есть ничего того, что и является признаком нормального мегаполиса с насыщенной культурной жизнью. В Москве признаков этой жизни и так было исчезающе мало, теперь будет еще меньше. Кажется, Пхеньян становится ближе.
Камчатка.
В сентябре порт Петропавловск-Камчатский должен был посетить американский фрегат «Форд». Должен был – но не посетит. Командование российского ВМФ по дипломатическим каналам передало американской стороне, что деловой визит американского корабля «в настоящее время не представляется возможным». О причинах отказа принять гостей в сообщении пресс-службы ВМФ ничего не сказано, но догадаться нетрудно – Россия и Америка сейчас обмениваются злыми репликами по поводу ситуации вокруг Грузии, о стратегическом партнерстве и прочих подобных вещах никто уже не вспоминает, и в такой обстановке заход американского военного корабля в российскую гавань действительно выглядел бы страннно. Холодная война, что поделаешь.
Несколько лет назад я был в командировке – как раз на Камчатке. Тогда там случилась беда – спускаемый подводный аппарат «Приз» с десятком моряков на борту запутался в браконьерских сетях, вышел из строя и не смог подняться на поверхность. Кислорода в баллонах на «Призе» оставалось на неполные сутки, и это были очень страшные сутки, потому что у российских спасателей не было такого оборудования, чтобы спуститься на глубину и поднять аппарат на поверхность. То есть единственное, что оставалось – ждать, пока на терпящем бедствие аппарате закончится кислород и пока командование не объявит о гибели моряков при исполнении служебного долга.
История, однако, закончилась благополучно – российские власти, не желавшие повторения трагедии «Курска», оперативно обратились к английским и американским спасателям с просьбой о помощи, англичане прибыли первыми (американцы опоздали и очень по этому поводу злились) и подняли аппарат. Никто из моряков не пострадал. Министр обороны Иванов вручил англичанам российские медали. Камчатка ждала траура, а получила международное торжество.
Читая сегодня новостные сводки, я думаю – что было бы, если бы тогда, когда все это случилось с «Призом», Россия воевала бы с Грузией и ругалась бы с Америкой и НАТО?
«Известия».
Между прочим, вот еще история про информационные войны, гораздо менее скандальная, чем девочка на «Фоксе», но тоже вполне показательная. Вот как газета «Известия» комментирует выступление госсекретаря США Кондолизы Райс. Вначале – длинное вступление, вот такое: «Госсекретарь США Кондолиза Райс стремительно худеет. Вряд ли речь идет о хроническом недоедании или отсутствии аппетита из-за событий в Грузии. Мало ли локальных конфликтов удалось пережить этой стареющей одинокой даме? Ей, кстати, не чуждо кокетство: госпожа Райс любит поправлять бретельки нижнего белья во время переговоров с коллегами-мужчинами, в том числе с российским министром Сергеем Лавровым», – и только после этого вступления – собственно комментарий: «Словесный понос главы американской дипломатии не поддается логике».
В современной России почему-то принято считать, что обсуждать в одном издании публикации другого – некорректно. По-моему, это глупый предрассудок. Журналистика у нас все-таки одна, и принцип сообщающихся сосудов действует в ней так же, как в физике. Поэтому, мне кажется, новый известинский стиль заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов в рубрике «Драмы».
Дело, конечно, не в Кондолизе Райс – она и в самом деле не самый дружески настроенный по отношению к России иностранный политик и не самая приятная в мире женщина. Дело даже не в том, что рассуждения о словесном поносе, бретельках и прочих вещах – из лексикона даже не советских фельетонистов (те на нынешнем фоне все-таки повежливее были), а просто трамвайных хамов – вещь, недостойная нормальной газеты. Дело даже не в этом.
Дело прежде всего в том, что в условиях, чего уж там, ограниченной свободы слова, когда повестка дня, кажется, только и состоит, что из фигур умолчания, а открытая политическая дискуссия осталась где-то в лихих девяностых, – так вот, в такой обстановке обрушиваться с такого накала бранью на заокеанского политика, который гарантированно не возбудит против тебя уголовное дело, не уволит тебя из газеты и не закроет ее, и вообще ни один волос не упадет с твоей, бескомпромиссного критика, головы, – так вот, это натуральное скотство. Эй, там, в «Известиях» – не будьте скотами, пожалуйста!
Олег Кашин
Лирика
Лирика. Художник Сергей Крицкий
Посетила новое казенное присутствие – регистрационную палату по недвижимости. Все сделано будто бы «по-людски» – столы для заполнения бланков, ручки, много окон в зале и даже хорошие кожаные диваны, но главное сохранили: наклонную позу для посетителя. Чтобы объяснить что-то клерку, надо непременно наклоняться в узкую щель между барьером и стеклом, пихнуть локтем или задницей стоящего сзади – посетитель должен чувствовать себя просителем, – и кланяться, кланяться. С уважением думаю о неистребимости бюрократической эргономики.
Ночью сажусь в анапский поезд на небольшой станции в 300 км от Москвы.
Проводница, проверив билет, вдруг загораживает проход:
– На этой станции, – говорит она, помотав головой, – никто никогда не садился!
Трезвая – но у нее солома в волосах, с чего бы?
В купе ужинает курортное семейство, молча доедает дорожный запас. Измученные жарой и сутками дороги, едят через силу, почти страдальчески. Воняет курица, текут краснодарские помидоры, уксусный дух идет от домашнего вина в пластике. Еда не должна пропадать, – и тяжело, мрачно работают челюсти, по подбородкам стекает горький рабочий пот.
Война породила множество интеллигентских стенаний о Мамардашвили, Данелии и водах Лагидзе. «Мы воюем с нацией великой культуры».
Божественный диалог в блогах:
– Это что же, в 41-м году должны были советские солдаты мучиться – как же мы можем с ними воевать? Это же народ великого Гете, Шуберта, Гегеля, Баха… К сожалению, наличие Баха не есть гарантия от появления Гитлера…
– Народу великого Пушкина, как обычно, вообще все равно: грузины-осетины – один х… хачики. Все, кто чуть не тем цветом волос или акцентом – враг. И против этого чудесного простонародного взгляда читать на ночь Баха точно не поможет…
Господи, ну почему как об «этом простонародье» – так непременно чайка по имени Митрофан Простаков?
Старуха в очереди рассказывает: работала на кондитерской фабрике, каждый день ели по торту.
Муж-покойник сухие торты в помойку отправлял, требовал пропитанный коньяком. У мужа перед смертью был вес под двести кило, у нее диабет.
– Зато пожили, – с удовлетворением говорит она и причмокивает. – Не то, что вы, голытьба.
Горничная принимает номер перед выездом. Ласково смотрит на оставленный шампунь.
– На самолетике летите? Я все думала: зачем нам дамы шампуни дорогие оставляют, гели, лучше бы дали чаевые. А потом мне сказали, что это закон такой хороший, что жидкости нельзя провозить.