- Да не помню, не сказали, что ли.
Или в белом была, не совру, в белом.
А тебе- то оно за каким делом?
- Да так, ни за чем. А я здесь при чем?
Вылезай с ключом,
подтолкни плечом.
2.
Вы очи, очи голубые,
зачем сгубили молодца?
На перегоне с шестеренки
поотлетели два зубца.
Машина всталая
затем, что старая.
В машине два шофера
немного подшофе.
Один- то в телогрейке,
второй сидит в шарфе.
А один Колян,
а Толян второй,
а ты, брат, пьян,
а ты рот закрой.
Красивые картинки
под ветровым стеклом:
хорошие блондинки
разморены теплом.
От головы по телу
улыбка в двести ватт.
Что платье улетело,
никто не виноват.
А кругом машины
сытые поляны
слушают Толяна,
смотрят на Коляна.
- Жаль, такую белую
негде приласкать.
- Надо бы механика, что ли, поискать.
- Эдакие бабы
разумом не слабы.
Источают холодок,
но легки на передок:
едва пьяны,
дают - рьяно.
А окрест руля под дождем поля,
большая страна лежит заспана.
Сойдешь - пузыри: шоколад Аленка.
На дороге никого,
ну ни жигуленка.
С горизонта слышится,
как гуляют местные,
они, думаю, не любят,
когда неизвестные.
Надо переночевать,
надо стены и кровать.
Пойдем, поглядим,
может, что получится.
Придержи меня в ладони, Троеручица!
3.
Две продавщицы у магазина:
Нина и Нина.
Та всегда в одном платочке,
та - простоволосая.
Та, которая в платочке,
ей вторая вроде дочки.
И сама навроде квочки,
скучная, белесая.
Ей лет под пятьдесят,
бока в стороны висят.
А на младшей Нине -
розовое мини.
Ножки в сеточку, туфли лодочки,
бусы крупные, гематит,
и когда у нее просят водочки,
она даже в глаза не глядит.
Мы не дышим при ней - как в аквариум,
разеваем бессильные рты,
а когда кое-как разговариваем,
то стыдимся своей срамоты.
И то сказать:
а чего сказать?
И одеты мы все одинаково,
а подходишь к крыльцу покурить -
сядет боком, откроет Булгакова,
и куда с ней такой говорить?
Нас таких мильен, а она, она
да на весь район, почитай, одна.
Народное достояние -
всеобщее сердцестояние.
Очи томные, кудри взбитые,
только в песнях таких воспевать.
Скажешь шепотом: дура набитая,
купишь что - и идешь распивать.
Но однажды вечером
Нина эта самая
удивила нас с друзьями
вот по это самое.
Ну, дождь стеной, аромат пивной,
к голенищам прилипла трава.
Захожу в магазин - а сразу за мной
незнакомые эти два.
Говорят, машина встала, бы досюда дотянуть.
Говорят, смеркаться стало,
где бы ночь перетянуть?
Говорят: помоги, командир,
словно я им картошка в мундир.
То ли вежливые, то ли насмешливые,
просят грамотно, не дерзя,
и отказывать вроде нельзя.
И вот тут-то эта Нина,
да едва ли не звеня,
говорит: а вы, мужчина,
заночуйте у меня!
А товарища у Нинки можно будет разместить,
там немного потеснее, но найдется угостить.
И ко мне, едва ль не впервой.
Я обмяк, как куль неживой.
- Выгоняй, - мне она, - тягача из стойла,
помоги мужикам, дело-то простое.
…Дождь, как был, растет стеною.
Эти два пошли со мною,
эти две надели боты,
прикрутили лампочку,
как всегда после работы,
запирая лавочку.
А жили обе Нины
в домишке - два крыльца,
без мужа, без сына,
без брата, без отца.
4.
На шоссе никого. Над шоссе никого.
Тихо, слышно, как небо клонится,
и над ним беспредельное ого-го,
как далекая чья-то конница.
Где стояла машина - машины нет,
только виден глубокий зубчатый след,
фары тычутся, тьма смыкается,
ничего в ней не отыскается.
И полночи рыскали наобум
по проселкам, полям, обочинам,
по деревням пустым, как похмельный ум,
по урочищам скособоченным.
В городок заехали - никого,
городок проехали - ничего,
фонари горят, тьма не пятится,
ерунда, лабуда, невнятица.
Грузовик - он все-таки не пятак
из кармана выпасть за просто так!
Ночь гудит, как большой арбуз.
Мы застряли в нем вместо косточек.
- А везли-то вы что? - Груз.
…Итальянских партию кофточек.