Выбрать главу

5.

Если к Нине подобраться под окно,

нам покажут деревенское кино.

Окна кроткие участливо горят,

а под ними разговоры говорят.

Пьют без крайности, скорей соображают.

Да картошечку с селедкой уважают.

А один шофер с гитарой, а второй шофер сердит,

Нинка старшая у стеночки колодою сидит,

как слабый пол,

и глазища в пол.

Нинка младшая хлопочет

и посудою грохочет,

и не хочет, а хохочет, будто вся набекрень,

а шофер, какой не старый,

развлекается с гитарой,

то эдак трень, то другое: брень,

будто мог бы сыграть, да лень.

А по стенкам картинки с актрисами

белотелыми, белобрысыми,

обольстительными, невеселыми,

в длинных платьях со спинами голыми

(только Нинка наша

этих много краше).

В общем, все, чтобы культурно отдыхать.

Жалко только, разговоров не слыхать.

Старший что-то говорит тихо, убедительно.

Бабы слушают его так, что удивительно -

очень уж внимательно.

Похоже, занимательно.

Сквозь старинные герани,

через тюлевую муть

видно, словно на экране,

страшно руку протянуть -

все мигнет и кончится.

Но смотреть не хочется.

Неохота - ну вот и ладушки.

Погасили в дому огни,

покурили вот там на лавочке,

разошлись ночевать одни.

6.

И еще дня три или эдак

они жили, как напоследок.

Днем шатались по дорогам и расспрашивали всех,

в поселении нестрогом вызывая смутный смех:

раз машина закатилась, как игрушка под кровать,

раз судьба отворотилась, то куда ее девать,

о чем при ней разговаривать -

утереться, моргнуть и сваливать.

Молчит молодой,

старший кипятится:

с такою бедой

негде воротиться!

Раз груз повез -

от него ни шагу,

без него, как пес,

я помру, где лягу.

А не лягу сам, так помогут.

Есть такие люди, что могут.

Сказал - и пошел

шелестить листочками,

искать хорошо

под шестью кусточками.

С ума ли сошел?

Из себя ли вышел?

Сказал - и пошел,

кто хотел - слышал.

И по всей округе неутешный зуд:

краденое золото, золото везут!

Или как оно называется,

то, за что в Москве убиваются.

Заходил к ним участковый,

что с повадкой подростковой,

полчаса посидел,

в основном молча:

у того, что поседел,

мол, глаза волчьи,

а что в порядке документ -

так это временный момент.

А вот про того, ну, про молодого,

не слыхать ни одного

недоброго слова.

Весь он тихий - и мы люди тихие.

Но внутри у него

что- то тикает.

Люди смотрят косо

и жужжат, как осы.

…Не у каждого нож за пазухой,

но почти у всех за душой.

Уезжай отсюда, старшой,

по возможности, не запаздывай!

7.

А Нинки, две картинки,

гостей не выдают,

крутятся, как пластинки,

работают уют,

готовят разносолы, и

который день веселые.

И даже Нина старшая

чуть менее уставшая.

А рядом Нинка мелкая

частит секундной стрелкою

и так глядит на Толика,

что дело об одном:

как будто из-за столика

с цветами и вином.

Стали раньше закрываться,

людям некуда деваться,

а за что укорять -

торопятся вечерять.

Хорошо в дому,

если есть спешить к кому.

А народ гудит-гудит,

а народ сердит-сердит:

отчего у нашей Нины,

что ни вечер, именины,

какой уж раз - и все не про нас?

…Ну а если Нинка эта соберется с ним в Москву,

я тогда ее и сам

на бинты порву.

8.

Кудри, кудри белые,

словно неживые,

каждый раз я вижу вас

будто бы впервые.

Что такое в белокурых, бедокурых волосах,

будто я при них на собственных подвешен волосах -

и висю, ничего не делаю.

Кудри голые, очи белые!

9.

Вот как- то раз

разговор угас,

не мычит, не телится,

да и что бы в нем? -

телевизор теплится

голубым огнем.

Хорошо? Тихо?

Не буди лихо.

И едва прошло полчаса,

как из тьмы из кромешной, внешной

стали слышаться голоса,

и один - особенно нежный.

…И в ставни, и в ставни постукивать стали,

и ложечки в кружке позвякивать стали.

И в комнате люди дышать перестали,

как будто оттуда прогнуло стекло.