Исключительный героизм защитников Петропавловска-Камчатского побудил к действиям выдающегося государственного деятеля Муравьева. И это дало замечательный эффект. По сути, именно он и стал главным итогом Крымской войны. Какое нам сейчас дело до того, что по Парижскому мирному договору, венчавшему эту войну, русский царь утратил право на покровительство православным подданным турецкого султана? Нет уже ни царя, ни султана, ни турецкого владычества над Сербией, Болгарией и Македонией (именно их жители и были теми самыми православными подданными). Что с того, что мы на 20 лет утратили возможность иметь флот на Черном море, ведь это даже не помешало нам выиграть следующую войну у Турции в 1877-1878 гг.? Какое вообще это имеет значение спустя полтора века? Тем более, что за это время мы без всякой войны потеряли Севастополь. Зато дальневосточные территории остаются с нами до сего дня.
Вопрос, правда, в том, навсегда ли они с нами. Часто создается впечатление, что мы не можем удержать свои территории за Уралом. Это мы забыли Муравьева, а китайцы его помнят, для них он исчадие ада. И подписанные благодаря ему Айгуньский и Пекинский договоры - несправедливые и неравноправные.
Главное же не в китайских исторических концепциях, а в том, что русским, кажется, ничего этого теперь не нужно. Даже самые патриотичные дальневосточники и восточные сибиряки называют Россией то, что находится к Западу от Урала. И стремятся в эту Россию переехать. Или хотя бы отправить туда детей. И если эта тенденция не изменится (а пока к ее изменению нет никаких предпосылок), то именно тогда мы и проиграем Крымскую войну окончательно и бесповоротно.
* СЕМЕЙСТВО *
Евгения Пищикова
Черный рис и серебряный иконостас
Без веры: бытовое язычество
I.
В двадцать пять лет Мария Селенко сняла венец безбрачия. Рановато, конечно, энерготерапевт Василий Вятский (который проводил обряд) так и говорил: «Рановато»; но все подруги уже были замужем, самой же Марии не везло - ни одного внятного романа за самое драгоценное, дышащее весной, десятилетие. Уже и институт был закончен, и офисная жизнь началась. С пятнадцати годков ждала Маша суженого, приходили же разнообразные не те. Главное, быстро уходили. Но вот решилась Маша на проведение важного ритуала, и двух лет не минуло, как пожалуйста - свадьба. Красивая августовская свадьба, наиглавнейшее семейное торжество.
Маша стоит посреди комнаты в корсаже от свадебного платья (жемчуг, розы) и в нижних юбках. Вокруг нее собрался семейный женский ареопаг, решается важная проблема - снимать ли крестик, если к платью куплено ожерелье. Крестик у Маши красивый, золотой, а с ним еще соседствует золотая книжечка с молитвой на благополучие, купленная в «Магазине на диване». Так покрепче будет, с молитвой-то. Ожерелье, плюс крестик, плюс книжечка вместе никак не смотрятся. Мама за то, чтобы крестик и ковчежец не снимать, Маше же хочется стиля. Хочется надеть бусики. По законам высокого стиля бусики должны в одиночку украшать зону декольте. Но есть еще законы сбережения семейного благополучия - и маме с тетушками все кажется, что крестик снимать в такой день как-то не очень. Не дурной ли это будет знак?
В церковь Мария сегодня не едет. Сегодня светская свадьба, ЗАГС.
Повенчаться молодые решили через год, когда станет окончательно ясно, крепок ли союз, и работа притирки характеров будет произведена. Так поступают многие - к венчанию принято относится и более серьезно, и менее серьезно, чем к ЗАГСу. Вроде бы церковный развод - грех, и хочется большей уверенности друг в друге. Но в то же время покой, закон (замуж взяли) начинается не с храма, а с Дворца бракосочетаний.
Между тем подруги невесты уже расстелили на подъездных ступенях ковровую дорожку, а друзья жениха сделали кыш узбеку-уборщику, чтоб не болтался возле свадьбы со своей поганой тележкой. Собираются зеваки - не у паперти, так у подъезда. Вот измученный бездельем маленький мальчик тянет прохожую бабушку на детскую площадку, а та, обмахиваясь совочком, не отходит от группки любопытствующих: «Погоди, Денисочка, выйдет сейчас из дверей тетенька в беленьком, и пойдем!». Мальчик мается. Вдруг Денисочка вырастет писателем? Тогда - я знаю - он напишет не какую-нибудь там печальную «Женщину в белом», а кровавый мистический триллер «Тетенька в беленьком». Но освобождение близко: уже подруги бьют на дорожке тарелку и, смеясь, топчутся на осколках - невеста должна на радость свекрови чисто подмести натоптанное. Каравай и рушник уносят в машину - хлеб-соль молодым принято подносить после ЗАГСа. Обряд старинный, народный, с языческой плотской подкладкой, но в нем произведены кое-какие позднейшие изменения. Нынче считается так: не тот из новобрачных, кто первый ступил на ткань возле аналоя, будет главенствовать в семье, а тот, кто откусит самый большой кусок от каравая. Не все же венчаются! А укусить всякий может. Итак - каравай несут из дома, а вот парадную икону, заказанную к свадьбе («Глядите, на кипарисе, в серебряном окладе - самую дорогую взяли», - шепчутся зрительницы), напротив того, несут в дом - благословлять молодых.