* ХУДОЖЕСТВО *
Максим Семеляк
Сестра Хаос
«Беспокойная Анна» Хулио Медема
Конечно, разумнее прочего сказать, что все это уже было.
Проблема в том, что в случае испанского режиссера Хулио Медема сказанное не станет ни похвалой, ни оскорблением - только тавтологией. Пенять Медему на самоповторы - то же, что упрекать композитора-минималиста в длиннотах. Медем талдычит одно и то же не потому, что верен своему мощному методу. Его повторы предусмотрены самой структурой выбранного повествования. Если героя, например, зовут Анхель, то героиню обязательно нарекут Анхелой (как это было в его «Земле»). Стихия Медема - совпадения, омонимия, палиндромы, сбывшиеся сны, возвращение на круги, цикличность времени и мокрый космос как предчувствие. В новом фильме он взялся за реинкарнацию.
Анна - девица-зверек, живущая с отцом-бирюком в пещере на Ибице. Однажды на сувенирной барахолке она встречает меценатку с глазами тайной растлительницы в исполнении Шарлотты Рэмплинг. Та приглашает ее пожить в Мадриде на полном пансионе в молодежной арт-коммуне, где Анну официально обучают искусству и исподволь сексу.
Однажды в ресторане Анна бросает взгляд на лобстеров, снующих в аквариуме, и в этот самый момент становится беспокойной (точнее, chaotic - по оригиналу). Анна беспокойна потому, что жила уже много раз и всякий раз на пороге двадцатидвухлетия ее ждала насильственная смерть - то на леднике, то в пустыне, то где-то еще. Под воздействием квелого гипнотизера Анна шаг за шагом погружается в свои прошлые инкарнации, пока не доходит до какой-то Великой матери народов с прорубленным каменным топором черепом. Всякий раз она, впадая в транс, переживает мучительную смерть - любящий эффектные стыковки Медем на сей раз сводит концы с концами буквально. (Автор ЖЖ-дневника ladoga, отличающаяся отдельным изяществом в суждениях о кинематографе, недавно заметила мне в переписке, что у героини Медема синдром берсерка - чтобы обрести свободу и избавиться от травмы, она бросается именно туда, где страшнее всего, где самая травма и засела.) Сюжет очень хороший, но Х. М. с его небрежным пафосом обрывочных сведений не соизволил толком раскупорить его - за более впечатляющим изложением приблизительно той же истории советую обратиться хотя бы к книге Чарльза Маклина «Страж».
В «Беспокойную Анну» впихнуто столько всего из предыдущих кинолент Медема, что даже и перечислять неловко. Само имя героини заимствовано из «Любовников Полярного круга» (в русском переводе, правда, добавилась лишняя буква n). Беспокойная Анна плавает без трусов в море, точно как плескались ее предшественницы в «Люсии» и беспокоились о возлюбленном. Даже жирное охряное месиво, которое берберский любовник Анны разводит на своем мольберте, напоминает грязь, в которой валялись герои «Люсии и секса».
Медем - это, несомненно, возрастное. Те, кто в пятнадцать лет почитывал Кортасара, к двадцати трем - двадцати пяти имел все шансы подсесть на Медема. Я почитывал, я подсел. Одни авторы умеют сделать банальность экзотикой, а люди типа Медема подают ту же самую банальность так, словно она принадлежит одному тебе. Существуют такие режимные объекты популярной метафизики, тебя и кидает по ним по мере взросления - все довольно просто и не сказать, что неприятно. Их искусство пристает в одночасье, но и расплеваться с ним, как оказалось - дело времени (попробуйте сейчас «перечитать» «Выигрыши» или даже «Игру в классики», ну-ну). С Медемом, кажется, происходит что-то подобное. Не хотелось бы, на самом деле.