– Заткнись ты!
– А чего? Приятно, ничего не скажешь! Но я теперь такого не ем!
– Понятное дело, но надо что-то с этим делать,
понимаешь?! Прошу прощения за многословие.
– Ты думаешь, она сошла с ума?
– Дура ты. Я думаю о другом.
– О чём?
– Я думаю, как не сойти с ума мне! От того, что приходится наблюдать… У меня болит всё тело от
сострадания! Ты можешь это понять?!
– Могу.
Собака и кот внезапно замолчали, устремив взор в пространство. Точнее, в прошлое, туда, где хозяйка беззлобно ворчала на собаку, вытирая за ней очередную старческую лужу или дорожку каши от двери на улицу до кухни. Еда то и дело вываливалась из беззубого рта собаки. Вспомнилось, как давала облизать что-то вкусное коту и ей, по очереди. По-братски. И стало совсем тоскливо.
Небо за день так устало, что побледнело. Румянец заката придавал его облику ещё более нездоровый вид. И тут со стороны пруда раздался голос:
– М-да, как говорится, мы идём не тем путём, но в
нужном направлении…
Кот вопросительно глянул на лягушку. Та всё ещё сидела на берегу, но молчала. Она лишь задумчиво и укоризненно покачивала головой в сторону собаки.
Говорила рыба, перестилая свой водяной матрас и заканчивая приготовления ко сну:
– Тебе же теперь всё равно, где находится, так? -
уточнила она у собаки.
– Да, вроде…
– И тебе жаль свою хозяйку, верно?
– Не то слово!
– И в чём тогда проблема, не возьму я в толк!
– Видишь ли, – вмешался в разговор кот, – по всем
канонам душа остаётся в тех местах, где ей было
хорошо, первые три дня.
– Ты уверен?
– Так говорят…
– Хорошо, давай разберёмся.
– Не стоит. – вдруг подала голос собака.
– Это ещё почему? – поинтересовалась рыба.
– Мне не по себе.
– Ну, это-то понятно, – охотно согласилась рыба, в
последний раз встряхнула простынь поверхности пруда так, что на ней не осталось ни единой складки и добавила, – Всё, нам спать пора. Иди и ты ложись.
– Да, не умею я. В таком-то виде.
– Не блажи. Умеешь. Учись. Кот дело говорит. Ты же видишь, как ей без тебя плохо.
– Вижу.
– Вот и иди. Будь рядом.
Она не знала, каким манером вошла в дом. Похоже, чтобы сделать это, хватило одной решимости. Не помнила, где была. Но и это было уже неважно. Поводок висел на гвоздике у двери. Намордник лежал тут же, в углу. Прошла на своё место, но отчего-то не нашла его.
– Надо же, совсем старая стала, – подумала она.
Вспомнила, как видела днём хозяйку. Та стояла и плакала, повернувшись лицом к забору. И собака понимала, что плачут из-за неё, но не могла взять в толк, почему:
– Что я опять сделала не так?.. Ах, да. Поторопилась умереть, не дождалась возвращения хозяйки. Не дала возможность попытаться удержать подле ещё немного. Походив по комнатам, она пару раз стукнулась боком о дверной проём. Отряхнулась. Задела хвостом стену. И это было слышно! Конечно, не так, как раньше, звук приходил с небольшой задержкой, как бы издалека, но он был! Не отыскав места, куда прилечь, собака подошла к кровати, где спали хозяева и по детской привычке запрыгнула. Матрас скрипнул, ощутимо промялся под её незримым телом.
– Надо же…– удивилась собака.
– Наконец-то! – впервые за долгие дни улыбнулась
хозяйка. Слёзы моментально высохли. В полудрёме она ощутила лёгкое пощипывание ниже колен. То были блохи, которых её любимица подцепила прошлым летом.
– Говорила я тебе, не лезь в траву! Так нет же! -
улыбаясь ещё шире заворчала хозяйка и заснула.
Счастливой.
Собака. Кто она? Существо, которое живёт не для себя. Ей всегда есть до тебя дело. Она лежит и ждёт случая отразить зеркалом своей души твой взгляд. Ей не всё равно, где ты и что с тобой. И она всегда будет рядом. Если ты нуждаешься в том, чтобы это было именно так.
Дети земли
-Я водки не пью. Совсем. Но пьющим не пеняю.
Это их жизнь. В которой они ещё не разобрались.
(Из рассказа охотника)
Пшённая каша на подоконнике, как кусок ржавого мрамора, обломок античного фонтана. Такая же красивая, такая же твёрдая. Поползни ухватисто орудуют острыми клювами, отколупывая по маленькому кусочку. Синицы растеряно и рассеяно топчутся подле, пытаясь ухватить крошку. Поползень рассержен и отгоняет голодных девчонок прочь. Те расстроены. Кутаются в палантин сугроба, застрявшего в пятерне сосны, и жмутся, пытаясь избежать прикосновений холодного ветра.
Воробьи более расчётливы. Обосновавшись в букетах кроны туи, они защищены от ветра. А нехитрая закуска из прошлогодних семян и чешуек юной зелёной листвы,– хорошее подспорье об эту пору. Но каша. Каша… Каша! Воробьи не могут не соблазнится её холодной красотой. Налетев гурьбой, пытаются согреть, прижавшись к ней серыми потертыми пиджаками, а после скребут несильными коготками и вкушают. Крошку за крошкой. Выходит так, понемногу. На десерт. А синицам завидно. Не от дурного характера, а по причине непогоды и голода – её неизменного спутника.