– Во как! – мордовская хитрая ухмылка заползла, наконец, на прежнее место. Он почесал грудь, так как прокатав уже оформившуюся в сознании репризу, понял, что ёж расцарапает ему декольте.– «… и посему, придётся соорудить брезентовый фартук на голое тело, под рубаху!» – произнёс он вслух, оглядывая унылых соседей по вагону. Но тем не было дела до чужих озарений. Пока это не касалось лично их. Впрочем, как и всегда.
Когда члены комиссии поставили свои подписи под актом приёмки номера «Ковёрный с ежами», то сделано это было большей частью авансом, за усердие и рвение. Как «трояк» закоренелому двоечнику. Ибо было совершено непонятно – как зрители примут ежа, едва видимого на блюде арены.
Спустя неделю стало ясно, что клоуна в сопровождении ежей воспринимают как явление, выходящее за привычные рамки циркового представления. Человек и ёж, каждый жил своей жизнью. Первый пытался оправдать присутствие ежа, второй старался не замечать соседства людей. В особенности того, с покусанными им пальцами, расцарапанной им же грудью и поролоновой лепёшкой спелого цвета, закреплённой на кончике носа.
С куражём или без, дело не шло и это было заметно всем. Заплутать в дебрях своего упрямства довольно просто. Прижатый к креслу на взлёте, Николай чётко понимал, что отступать поздно.
Ему неоткуда было взять сил, чтобы уйти из цирка. Оставаясь, он обрекал себя на насмешки и снисходительность. Но… у каждого – свой путь к пониманию места на арене жизни. В манеже, где ты загоняешь зайца, живущего в сердце, на тумбу, и хлещешь подле хлыстом, не подпуская никого.
Шепот шапито
Цирковая гостиница в Туле. Мы просыпались под звуки саванны. То слон трубил зарю восходу. А после шёл первый трамвай. Нежный колокольчик его трели оповещал о начале нового урока в очередном классе следующей жизни. И утро, разлинованное проводами, было ясно и чисто. Готовое к тому, чтобы быть наполненным строками, решительное в намерении не замечать помарок и исправлений. Ибо не ошибается лишь тот, кто считает себя правым во всём. А бездельник? Пусть его! Не повредил бы себе…
Я – человек недалёкий. От цирка! Конечно, если можно так называть того, который, раскрыв сердце, а, заодно и рот, смотрит, переживает… живёт цирковыми представлениями с трёхлетнего возраста. Помню волшебный свет, что рвался наружу из прорех шатра шапито и по сию пору ощущаю его головокружительный запах. Запомнились аквамариновые потоки ненастоящих слёз простуженного ковёрного. Его было жаль. Было немного прохладно и казалось, что он мёрзнет. Хотелось выбежать к нему в манеж, остановить рыдания и согреть. Долговязого, неловкого, желающего понравиться, во что бы то ни стало.
В силу ли особенностей характера, или следствие обострённого чувства сострадания, мимо взора не ускользали ни эластичные бинты на растянутых мышцах под расшитыми блёстками трико, ни синяки, растушёванные толстым слоем грима . А прикрытая нарядной улыбкой боль, вызывала ответную, в сердце… Пока иные глазели на арену, слизывая подтаявшие полюса разноцветных шариков мороженого, я была едва жива. А по щекам катились огромные, детские, ужасно солёные слёзы…
Каюсь. Я люблю Цирк. И всё, что так или иначе связано с ним.
Как водится, история любой страсти испытывает взлёты и падения. В силу жизненных обстоятельств, я несколько лет не была в цирке. Щемящее чувство недосказанности постепенно уступило место равнодушию, и при виде полупрозрачного колодца здания, принадлежащего Союзгосцирку, внутри ничего не ёкало.
И вот, наступил 1987 год. В наш город приехал на гастроли коллектив Виктора Радохова, с его подкидными досками. И.… пропала я, пропала! Ребята работали азартно, увлекали метелью своего неподражаемого артистизма так, что на слёзы просто не осталось эмоций!
Совершенно не кривя душой, можно было согласиться с тем, что Виктор Радохов с его подкидными досками и батудом, – классика, эталон акробатики и энциклопедия трюка.
Между вдохами, промеж улыбок и озорных взглядов…ап! До чего же здорово оно всё было. И как это было давно…
И кто теперь помнит о самом Викторе Радохове, о том, что номера, созданные под его руководством, не что иное, как гордость Советского и Российского цирка. Кто вздыхает о ребятах, которые работали с ним?! Азема, Жадяев,Фонарюк, Афонин… Ничего, что пофамильно?! Зато не фамильярно! И для многих это всё уже немного поздно. И надо ли говорить – отчего?..
Специфика служения цирковому искусству такова, что люди, связавшие с Цирком свою судьбу, отдают ему себя без остатка. Труд, здоровье, жизнь…все радости и печали… Союз с Цирком, скреплённый притворно-мягким кольцом арены, незыблем и нерушим. И кажется, ценить по заслугам, отдавать должное, уметь отделять зёрна от плевел, – обязанность зрителей и тех, кто призван свысока, но не высокомерно(!) оглядывать немногочисленные армии неподвластных, но подведомственных им.