В Украине официальная установка на возрождение народной культуры порождает массовое презрение к “шароварщине”. Чем настойчивей мы приучаем детей к традиционной вышивке и гончарному делу, тем больше они тянутся к изучению редких компьютерных программ и чтению российской классики.
И так будет продолжаться до бесконечности. Мы обязательно найдем что-нибудь альтернативное. Ведь лучше страдать от боли, чем от скуки. Это подсознательно чувствует каждый. Божественный закон суров: там, где не бывает запретного, кончаются пределы рая.
Кто смеет быть нашим начальником?
Все украинские начальники — люди с большой душевной травмой. Одно дело, когда украинец служит губернатором в России или управляет Канадой, и совсем другое, если он возымел желание управлять украинцами. Это уже диагноз. Иначе как объяснить, что в стране, где каждый чувствует себя Наполеоном или Клеопатрой, могут появляться особи с претензией на первенство.
На украинских просторах только инородец имеет право сидеть в кабинете с умным лицом. Начальник же местного происхождения обязан выглядеть карикатурно. Это единственный способ задобрить публику и получить призы в виде общественного одобрения и повышения по службе.
Ненависть к начальству у нас в крови. За всю историю Украины со времен татарского нашествия мы имели только одного авторитетного лидера, и тому норовили дать по морде. Богдан Хмельницкий, о котором идет речь, носил булаву не только для красоты. Ему неоднократно приходилось отбиваться ею от своих соратников, страстно желающих вырвать ему чуб. Следует сказать, что это вовсе не из вредности. Просто мы знаем, что полноценным людям начальство без надобности.
Наше природное чувство собственного совершенства не позволяло нам выбрать из своей среды что-нибудь превосходное. Всё, что где-то может выглядеть превосходным, в нашей среде автоматически превращается в посредственность. Невозможность выбрать авторитетную личность привела к тому, что на каждом берегу у нас в свое время сидело по десятку гетманов и сотни полковников. В последнюю гражданскую войну Украина побила все рекорды по количеству правительств и независимых территориальных зон.
Можно сказать, что украинцы в этом отношении оказались европейским феноменом. Мы единственный народ, который может прийти к согласию с кем угодно, но только не с самим собой.
Всем, кто претендует на лидерство, нечего сказать нашему мудрому населению. И это не потому, что они дураки, — просто у нас количество умных так велико, что умному негде выделяться.
Трудно сказать, что заставляет отдельных людей проявлять упрямство и унижаться за право быть украинским начальником, ведь участь их всегда предрешена, исход, как правило, трагичен. Возможно, всему виной их извращенное представление о лидерстве и его ценности. А может, им просто заняться нечем.
Другое дело наши бизнесмены. Здесь лидерство соединяется с понятием хозяин. В данном случае ничего не надо доказывать. Количество созданных рабочих мест и уровень зарплаты говорят сами за себя. К хорошему хозяину у нас всегда испытывали зависть и проявляли интерес, втайне надеясь, что у него хата все-таки сгорит. Когда же на горизонте возникает умный голодранец, объясняющий, как нужно жить, украинская душа закипает от злости, утешаясь при этом безобразным, глупым имиджем, которым украинцы привыкли наделять всякого выскочку.
Возможно, все это началось еще с убийства Аскольда и Дира, которых киевские заговорщики зарезали с помощью заезжих варягов, — чтоб неповадно было. А может, с традиций запорожских вольностей, где всякое должностное лицо находилось в полной зависимости от коллективных интересов. Шаг в сторону карался нещадно, и запорожский старшина мог лишиться своих почек сразу по окончании годичного срока.
Кто знает, может, именно эта традиция нуждается в бережной реставрации? Она могла бы отрезвить многих наглецов, которым невдомек, что лидер — это не тот, который всем навязывается, а тот, за которым идут.
В настоящее время невозможно поверить, что такой человек может появиться среди наших буряковых полей. Во всяком случае, это должно быть нечто из ряда вон выходящее, некое восьмое чудо света, способное завоевать мозги хитроумных украинцев. Если учесть, что это никому не удавалось на протяжении многих столетий, то от очередных выборов ничего, кроме пустой траты денег, ждать не следует.
Сегодня ни одна украинская партия не имеет поддержки сколь-нибудь значительной части населения. Все, кто попадет в новый парламент, как и прежде, будут выполнять роль социального тормоза. Глупо объяснять происходящее равнодушием народа к политике. Каждого замечают ровно настолько, насколько он проявляется. Скорее всего, гениальная украинская нация нуждается не в политических движениях, а в сексуальной революции. Это ее, по крайней мере, могло бы развлечь. Но если кто-то все же считает, что без парламента и мордатых начальников нам не обойтись, то следует прибегнуть к простейшей форме отбора, например насильственному водворению в кабинеты случайных граждан, пойманных на улице. Подобно всякому украинцу, любой из них легко справится с поставленными задачами. Главное, что их физиономии не будут отсвечивать нездоровым румянцем озабоченности. Им также не придется тошнить ритуальными фразами о своей любви к родине и смешно потрясать кулаком в сторону какой-то коррупции.
Может, тогда украинский культ непочитания начальства у нас выродится в простое сочувствие жертвам народного служения.
Как и положено совершенным людям, с некоторых пор мы сильно обленились и позволяем всяким занудам безнаказанно засорять эфир, портить газетную бумагу и государственную мебель. Люди, устроенные попроще, к нам уже не приходят на помощь. Варяги где-то растворились, москали ушли в свою Камариль. Наш осиротевший украинский разум остался наедине и с тоской глядит на себя в зеркало, не зная, от чего избавиться: от зеркала или от самого себя.
Престольная ода
Московия нуждается в сочувствии. Ей не суждено повзрослеть. Она обречена пожизненно оставаться неуравновешенным подростком, которому не терпится быть значимым. Ее отношения с Киевом — это типичный конфликт капризного малолетки с терпеливым родителем.
Каждый московит на клеточном уровне помнит о своем происхождении, и его любовь к Малороссии больно переплетается с претензией на место хозяина в родительском доме. Как и всякий жаждущий взрослости ребенок, Московия примеряла мамину бижутерию, пробовала косметику, облачалась в отцовские одежды, хвасталась его старыми наградами и воровала в пыльном кабинете запретные книги с картинками.
Любой психолог знает, что это нормальное явление. Когда человек хочет быть на кого-то похожим, он начинает с присвоения его личных вещей, подражает его голосу, жестам и потом уже не видит разницы между собой и объектом подражания. Стоит кому-то подчеркнуть: “Я — киевлянин”, — московит тотчас пожимает плечами и задает вопрос: “А в чем разница?” Несмотря на очевидные различия, Московия давно утратила способность их замечать. Логика и здравый смысл здесь не работают. Только глубинные образы, рефлексы и чувства.
Вся история Московии — это нагромождение подростковых комплексов, погоня за несбыточной мечтой быть взрослой, уважаемой личностью, имеющей собственных детей. Игнорируя неразвитость своих детородных органов, она активно играет в “дочки-матери” со всеми, кто ее окружает. Ей тяжело смириться с мыслью, что она всего лишь часть плодовитой жизни славянской империи Киевской Руси.
В понятии “великоросс” скрывается избалованный недоросль Митрофанушка, которому остро хочется чего-то очень взрослого, например женитьбы. Московия постоянно бросается в тинейджерские крайности, периодически увлекаясь иностранщиной, вызывающими, яркими аксессуарами гигантомании, спиртной бравады, суицидной демонстративностью и надругательствами над родительскими святынями, привычками и традициями. Порывы ее незрелых страстей изредка сменяются любовным экстазом и уважением родительских прав.