Наверное, моя детская настырность иногда вызывала у взрослых недовольство, но с какой добротой и пониманием они относились к моему стремлению не отстать от них в любом деле.
Кто хоть раз «махал» косой на сенокосе, тот знает, какая это тяжелая работа, даже для взрослого мужчины. А что говорить про такого пацана, каким я пришел на луг… Временами темнело в глазах, но я скорее бы свалился замертво, чем остановился на прокосе. И когда казалось, что это вот-вот случится, то Александр Рыбак, чья спина маячила впереди, как-то очень вовремя начинал сбавлять темп, а то и вовсе останавливался.
Останавливался, неторопливо вытирал пучком травы косу и, пока я переводил дух, рассказывал о чем-нибудь, иногда о веселом и забавном, иногда — не очень, например, о войне, о фронтовых буднях. Он был прекрасный рассказчик. Больше всего я любил слушать его рассказы о том, как он служил в охране нашей делегации на Потсдамской конференции.
Опираясь на косу, я слушал Александра Рыбака и мысленно благодарил его за эти драгоценные минуты отдыха. Косили вместе, артельно, но никто из косарей меня ни разу не упрекнул. Какое же это было счастье — почувствовать доброе отношение к себе, поверить, что ты можешь идти рядом со всеми…
Вот чем на этой пресс-конференции закончил я свой рассказ о начале моего пути в космос. Потом вспомнил несколько эпизодов из жизни Звездного городка.
Под аплодисменты зала сошел с трибуны, и тут пришлось основательно поработать авторучкой — любителей автографов собралось множество. Руки у меня куда более тренированные, чем голосовые связки, но и им досталось…
Наконец пресс-конференция кончилась. Можно отдохнуть, снять напряжение, которое, хочешь не хочешь, овладевает тобою, когда выступаешь перед большой аудиторией.
Вот только память, которую разбередил воспоминаниями, снова и снова возвращает в прошлое...
Известие о моем отъезде в Ленинград, да еще таком внезапном, сильно взволновало бабушку и маму. Захлюпал носом Вася.
— Не хнычь, ты теперь останешься за старшего, — наставлял я его.— Дрова, сено, картошка, вода… Теперь об этом тебе надо заботиться!
Хорошие традиции живут в деревне. Узнав, что я еду учиться в Ленинград, пришли попрощаться односельчане, даже старики. Больше всех обрадовался деду Артему. Эх, если бы я догадался записывать его рассказы! В девятьсот пятом дед Артем воевал с японцами, в четырнадцатом сражался с немцами под Перемышлем, в семнадцатом в Питере был в самой гуще революционных событий.
— Вот о чем, Володя, я попрошу тебя, — обратился он ко мне.— Сходи к Зимнему, поклонись от меня. А есть еще в Питере мост, заметный такой — лошади на нем и всадники. Один из них даже упал. Побывай и там. Спасли они меня — тот конь и упавший всадник. Укрывался я за ними. Когда посредине моста хлестнула по нас очередь, попало мне в бедро. Дополз я до этого всадника и занял за ним позицию. Кровушки моей там вытекло… Не видел уже, как подмога подошла. Сам Дыбенко потом в госпиталь приходил. Сахару принес, махорки, вина какого-то заграничного, красного, как кровь. Это, говорит, чтобы у тебя кровь скорее восстанавливалась. А я ведь непьющий и некурящий. Зачем мне это? А вот когда он рассказал, что юнкерам тогда всыпали по-настоящему — сразу полегчало…
Да, большую ошибку сделал я, не записав в свое время эти рассказы. Ведь сколько интересного и ценного для истории унес с собой солдат революции, мой сосед дед Артем.
…Чем ближе подъезжал я к Ленинграду, тем сильнее начинал волноваться. Только сейчас я обратил внимание, что мой фанерный сундучок совсем не смотрится рядом с настоящими чемоданами, перехваченными кожаными ремнями. Да и костюмчик мой коричневый слишком потертый, поношенный. Два года не снимал его с плеч.
Приехал в Ленинград, нашел академию. Абитуриентов было много. Жили мы в спортзале, спали на солдатских койках, которые стояли в три яруса. Мне как раз выпало спать на третьем. Экзамены сдавал успешно. Серебряная медаль придавала мне уверенность. Нашел даже время посмотреть город. Первым делом нужно было выполнить просьбу деда Артема. Оказалось, что Аничков мост и тот самый всадник, спасший деда от пуль, — рядом с нашим общежитием. Я потом много раз стоял возле упавшего всадника, пытаясь представить, как отбивался раненый красногвардеец Артем Зуенок из деревни Белое от наседавших юнкеров. Побывал и в Зимнем. Дед Артем очень переживал, что их отряд не участвовал в штурме, но о Зимнем говорил часто. Кое-кто из стариков не верил деду, подшучивал над ним. Но я лично убедился, что Зуенок Артем Карпович здесь бывал и на самом деле нес караульную службу. Память деда Артема настолько хорошо сохранила подробности, связанные с Зимним дворцом, что, вспоминая его рассказы, я находил нужные переходы и залы.