Итак, восемь. Звонок в дверь совпал с одним из последних ударов колокола, и Мирен, еще не причесанная, в ночной рубашке, впустила свою помощницу Селесте, которая со свойственной ей любезностью (и не в первый раз) купила им к завтраку половину свежего батона.
– Ох, милая, да зачем же ты себя утруждала!
Вдвоем им легче посадить Аранчу в инвалидную коляску. На Мирен приходятся голова и верхняя часть тела. Но сперва – и это уж непременно – она поднимает жалюзи и говорит дочери всякие ласковые слова на баскском: egun on, polita[23], – и так далее. Селесте вторит ей, но уже со своим андским акцентом: egun on, – и готовится взять Аранчу за ноги.
Как только они подступают к больной, Мирен то и дело дает распоряжения: хватайся, подтягивай, поднимай, подхватывай, опускай, – но вовсе не для того, чтобы показать, кто тут главный. А зачем же тогда? А затем, что она страшно боится, как бы они не уронили Аранчу, и хотя ничего подобного до сих пор не случалось, она таращит глаза, суетится, и нередко сиделке приходится успокаивать хозяйку:
– Тише, тише, Мирен. Вот сейчас, вот так мы ее аккуратненько и поднимем.
Наконец они посадили Аранчу на коляску. Как обычно. Потом Селесте идет впереди, открывая перед коляской двери. При поддержке двух женщин Аранча встает на ноги. Ноги у нее достаточно сильные. В чем же тогда проблема? В конской стопе. Доктор Уласиа уверенно обещала, что какое-то время спустя Аранча, опираясь на палку или при посторонней помощи, сможет сделать несколько шагов, и вовсе не исключалось, что когда-нибудь больная будет способна самостоятельно передвигаться по дому.
Аранчу посадили на унитаз. Затем – на специальный стул в душевой кабинке. Селесте взялась намыливать ее, а под конец вытерла полотенцем, потому что у нее это получается лучше, потому что у нее больше терпения и еще – как бы лучше объяснить? – потому что она мягче, о чем Мирен вроде как и не догадывалась, пока однажды Аранча не написала ей на своем айпэде: “Хочу, чтобы меня всегда мыла под душем Селесте”.
– Почему это?
И снова текст на экране: “Ты это делаешь очень грубо”.
Голоса у Аранчи нет. Иногда можно по губам угадать какое-то беззвучное слово, которое лицевые мускулы изо всех сил стараются вытолкнуть наружу, можно уловить какие-то попытки связной речи, только вот дистанцию между этими попытками и произнесением внятных звуков Аранча никак не может одолеть. Тем не менее ее надо непременно подбадривать и поощрять похвалами. Так советует физиотерапевт, так советуют невролог и директор Центра реабилитации, а также логопед:
– Хвалите ее, Мирен. Все время хвалите. Хвалите Аранчу за любую попытку говорить или самостоятельно передвигаться.
Вдвоем они – Мирен (держи лучше, встань туда, осторожней) и Селесте – вытерли и одели Аранчу. Потом Селесте причесала ее, а мать тем временем взялась готовить завтрак. Причесывать Аранчу легко, так как волосы у нее коротко подстрижены. Подстригли их в больнице, ни у кого не спрашивая разрешения. А как больная могла воспротивиться этому в те дни, когда веки были единственной частью ее тела, способной двигаться? Потом Селесте ушла домой, потом пробило десять, потом – одиннадцать.
– Ладно, нам с тобой пора идти к мессе.
Аранча поспешно вынула из чехла айпэд.
Мать:
– Уймись, я и так знаю, что ты хочешь мне сказать.
Аранча и на самом деле пишет то, что матери давно известно: “Я не верю в Бога”.
– Давай не будем начинать все сначала. Не желаешь – не молись. Сама прекрасно знаешь, что одну тебя я тут не оставлю, но и лишать себя воскресной мессы из-за твоих капризов не собираюсь. А тебе вечные муки в любом случае обеспечены, хоть в церкви сиди, хоть дома.
И отняла у нее айпэд. Потому что они могут опоздать, сказала Мирен. Вот так – сердитая мать, сердитая дочь – они и двинулись в путь. Причина спешить у Мирен имелась. Ведь если не прийти в церковь вовремя, кто-то может занять ее место – на самом конце скамьи рядом с колонной. Перед колонной, сбоку от себя, Мирен ставит инвалидную коляску. Тогда коляска не перегораживает проход и никому не мешает, к тому же и от сквозняков Аранча закрыта, а сама Мирен может сколько угодно, не вытягивая шеи, беседовать со статуей святого Игнатия Лойолы, которая стоит там же. Где именно? В середине стены на подставке. Если признаться честно, Мирен, как правило, не особенно прислушивается к тому, что говорит священник, кроме того, мессу она и так знает наизусть. А вот разговаривать со святым Игнатием, давать ему обещания, предлагать что-то в обмен на помощь, молить о чем-то и за что-то упрекать (случается, она даже устраивает святому нешуточные разносы) – это для нее очень важно. Святому Игнатию она доверяет вдвое больше, чем Хошиану.