сем так. Я не помню теперь, когда я пишу эти строки, какие чувства я знал раньше и какие узнал только здесь, на Земле. С моей точки зрения, я изобразил себя слишком похожим на землян. Вполне возможно. За те годы, которые я прожил на этой планете, я так полюбил ее и привык к ее людям, что теперь считаю себя человеком Земли, моей второй родины. Итак, завтра я покину этот мир... Но каким образом? Для объяснения этого я вернусь к первым дням после катастрофы «десантника». Я вспомнил об Армосе. Это аппарат, отдаленно, очень отдаленно напоминающий земные анабиозные ванны и несравненно более совершенный. Армос так отличается от анабиоустановок, как, ну, хотя бы, первый воздушный шар от мощного межзвездного лайнера, способного покрыть гигантские расстояния. Я не знаю, зачем понадобилось включать Армос в список оборудования нашего звездолета, ведь он «усыпляет» на миллионы лет, но от всего сердца благодарю того, кто составлял этот список, хотя, возможно, это делал автомат. Армос полностью гасил жизнедеятельность клеток организма и возбуждал ее, как я уже сказал, через миллионы лет. Вот почему я принял решение воспользоваться им после долгих колебаний. Другого выхода не было. Носовая часть «десантника» свалилась в пропасть и застряла где-то среди дикого нагромождения скал. Два дня я спускался на дно пропасти, рискуя каждую минуту упасть вниз и разбиться. Зачем я лез туда? Армос лежал в отсеке, находящемся за централью управления, а централь находилась в носовой части десантного бота. На третий день испортился аппарат, регенерировавший газовую смесь и создававший тем самым искусственную атмосферу, которой я дышал. Воздуха в аварийном баллоне не хватило и на три часа. Сказать, что я снял шлем без страха - значит, солгать. Осторожно втянул в себя воздух - ничего, только легкое головокружение и опьяняющее чувство беспричинного веселья. Я, конечно, знал и раньше, что в земной атмосфере имеется кислород и она вполне пригодна для жизни, но одно дело - рассуждать, вдыхая знакомый воздух Альтьеры, а другое - попробовать самому подышать воздухом пусть изученной, но все-таки чужой атмосферы. Буйное веселье овладело мной, я забыл, куда и зачем иду... И опять меня выручила сила воли. Я заставил себя несколько часов сидеть на одном месте, постепенно привыкая к чужой атмосфере. О, я знал, что значит довериться первым ощущениям и забыть об осторожности. Отравление ядовитой атмосферой могло наступать постепенно. Можно было часами дышать чужим воздухом, работать, отдыхать, не подозревая об опасности, не ощущая никакого недомогания... а затем внезапно для окружающих погибнуть. В моей памяти еще свежа была история, нашумевшая в свое время на Альтьере, когда из экспедиции не вернулся огромный звездолет, целый летающий город с десятками людей. Они должны были строить базу и космопорт на одной из планет Поллукса. Планета была окружена довольно густой атмосферой, напоминающей альтьерскую, и люди работали без шлемов. Прошел месяц, и приемные станции Альтьеры перестали принимать передачи с Поллукса. Я хорошо помню те дни. Встревоженная Альтьера срочно готовила второй корабль для полета к Бете Скорпиона. Его повел я. После нескольких лет полета, которые экипаж провел в армосситах - младших братьях Армосов, - мы достигли Лии. Нашему взору открылась печальная картина: полуистлевшие трупы без скафандров и бесконечно повторяющаяся вереница сооружений. Роботы работали по той программе, которую получили перед смертью людей, и, не принимая новых приказов, продолжали снова и снова выполнять задание. Здесь были два десятка Больших гравистанций, почти полсотни зданий космопорта, сотни опор надпланетной дороги. Роботы, учась на своих ошибках и находя слабые места сооружений, все улучшали и улучшали их конструкции. Не знаю, чего достигли бы они, если бы не вмешались мы и не прекратили бесполезную трату материала. Да, так, не вняв голосу разума, погибли шестьдесят девять человек, погибли по своей вине. На девятый день поисков я нашел обломки десантного бота, до половины залитые лавой. Я сказал «обломки», но выразился не совсем точно. Бот испытывал и не такие удары, и поэтому обломков не было: в лаве лежала вся носовая часть, изрядно помятая при столкновении со скалами. Открытый люк находился над застывшей лавой, и поэтому мне не составило особого труда добраться до него. Я вошел внутрь с тайным трепетом: может быть, в боте есть кто-нибудь живой? Я понимал, что этого не может быть, ведь при падении с такой высоты индивидуальная защита скафандров не помогла бы... и все же вздрогнул, застыв на месте и, не отрываясь, глядя на пол. В раскрытых дверях централи, лицом вниз, раскинув руки, лежал человек. Почему-то на цыпочках, я приблизился к нему, осторожно перевернул лицом вверх. Это был пустой скафандр с прикрепленным шлемом. Его, наверное, выбросило из какой-нибудь каюты. Я перевел дух и вошел в централь. Там царил полный хаос. Разбитые потухшие экраны, обломки приборов, перевернутые изломанные кресла. Зацепившись за тумбу пульта, возле кресла лежал еще один скафандр. Я пересек централь, давя какие-то хрупкие детали, подошел к пульту и вдруг физически почувствовал на себе чей-то взгляд. Медленно обернулся, пересиливая себя, поглядел вниз, под ноги. Прямо на меня холодным ледяным взором смотрели мертвые глаза. Лицо трупа было перекошено гримасой страдания и боли. Тьесив - мой верный друг и товарищ. С острым чувством жалости я смотрел на него. Он попал в поле дeйcтвия генератора Витта - Лекса, который вылетел от удара из своего гнезда, сорвал защитные экраны и захватил краем поля Тьесива. Смерть была ужасна. Эта боль несравнима ни с чем. Я испытал ее при полете к Югде, но меня успели спасти. Я опустился на колени перед Тьесивом и взял в ладони его голову. Тьесив, Тьесив... Ты так стремился сюда, на Землю, ты был твердо уверен, что Солнечная система обитаема - и погиб такой страшной и трагической смертью. Нет, судьба была несправедлива к тебе, да и ко всем тем, кто погиб вдали от родины, при штурме чужих планет. Я впервые увидел Тьесива в одном из помещений Академии, кажется, через два дня после моего поступления на курсы обучения пилотированию космических кораблей. Мое внимание привлекла группа юношей, спорящих о чем-то на широкой открытой террасе, взлетевшей над обширным тенистым парком, окружавшим все двадцать восемь зданий Академии. До моего слуха долетали отдельные слова: «...Льодос... Есть все условия... Не уверен... Бесспорно, есть жизнь... Цивилизация... Ола...» Я подошел ближе. Незнакомый юноша с горящими глазами возбужденно доказывал своим слушателям, что на Оле, то есть Земле, несомненно, имеется жизнь, а может быть даже, и цивилизация. Вечером, в вагоне турда, я вновь встретился с Тьесивом. Мы познакомились, разговорились. Оказывается, и жили мы рядом, на третьем небе Столицы Аоро. С тех пор и началась наша дружба. Но, как говорит земная мудрость, «друзья познаются в беде». Близилась к концу наша учеба в Академии. Наступила пора экзаменов. Студентов-выпускников направляли в стажировочные полеты к соседним звездам. Тьесив и я летели к двойной звезде, называемой на Земле Росс 614. Весь путь к этому солнцу прошел довольно гладко. Корабль охотно подчинялся моим командам, и я уже радовался, предвкушая торжественную церемонию посвящения в астроплаватели. Тьесив также справился со своей задачей. Возле Росса 614, на одном из его искусственных спутников, построенных альтьерцами, находилась сложнейшая аппаратура, создававшая в заданной точке пространства планету-фантом со своей атмосферой, если она предвиделась по плану, горами, реками, лесами. Ее можно было ощущать, видеть, слышать ее звуки, дышать ее запахами - и в то же время ее не было, все это было иллюзией. Устройство аппаратов слишком сложно для объяснений, да они и не входят в мои планы. Тьесив был планетологом - он работал буквально дни и ночи, пользуясь аппаратом искусственного сна, и по окончании стажировки автомат признал его годным для этой профессии. А я отдыхал целыми днями, наслаждался планетой, летал над ней на заплечных крыльях и то ли от безделья, то ли от внезапного порыва поэтических чувств даже написал о ней, лежа на изумрудной траве у ручья или на золотистом песке у разомлевшего от зноя океана, шагая по диким зарослям джунглей или летая над безмолвными горами, греясь ночью у НАСТОЯЩЕГО костра или встречая рассвет, уйдя далеко в открытое море. «Это был призрачный мир, переливающийся всеми цветами радуги. Тихий шелест вечнозеленых джунглей сменялся ярко-красным ковром невиданных цветов, которые, в свою очередь, исчезали у голубой прозрачной воды бухты. За бухтой, в мерцающей дымке, высились горы. С их вершин открывался великолепный вид на прекрасную долину, распростершуюся у величественных подножий. Звенящие ручьи с ледяной водой, пьянящей, как вино, стекали с гор в долину, собираясь в спокойную, казалось, сделанную из хрусталя, реку. Стройные деревья склонялись к водной глади, стараясь заглянуть в ее глубину, любуясь своим отражением. Их душистые плоды таяли во рту. Река пересекала зеленую долину и неожиданно ревущим потоком устремлялась вниз с гигантского обрыва. Мириады брызг, сверкая, как жемчуг, как бриллианты, окружали водопад немеркнущим ореолом. Воды океана пенились и бурлили, со дна поднимался ил и песок. На многие километры от водопада океан был темен и гро