9. Вездеход летел над песчаной пустыней. Солнечные блики играли на отливающей мягкой голубизной поверхности машины. Повинуясь мысленным приказам Тьесива, голубой диск то взлетал над барханами, оставляя за собой длинный веер песчинок, то резко снижался и, сделав крутой вираж, ложился на прежний курс. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что машина испорчена и не подчиняется мысли водителя, но он бы, конечно, понял, в чем дело, если бы мог увидеть, что в вездеходе находятся двое людей, молодых и любящих друг друга людей, и что девушка счастливо смеется при плавных взлетах и резких падениях вездехода. Они были вместе, и им было хорошо. Ничто на свете не существовало сейчас для них, ничто, кроме ласкового солнца, чьи лучи нежно целовали их юные лица, золотистого сыпучего песка, голубого неба над ними и свежего ветра, носившего в себе тайны влюбленных всей Вселенной. Перед ними раскрылись просторы космоса, и они слышали пение звезд, торжественную симфонию галактик, шорох заблудившихся во тьме радиоволн и едва слышную мелодию бесконечных миров, странных и загадочных солнц, таких далеких, что свет от них не достигал глаз; они слышали торжественный гимн всей бесконечной Вселенной, только для них двоих исполняющей чудную музыку любви. Молчаливые барханы застывшими волнами тянулись к горизонту, расплавленным золотом сияя под взором огненной звезды, жарким диском застывшей в небе. Они напоминали надгробные памятники над могилой живой природы, похороненной под толщей песка, засыпавшим, казалось, всю планету. Унылую тишину мертвой пустыни нарушал лишь мерный гул вездехода, двигавшегося по разворачивающейся спирали, началом которой был корабль. Но у каждого, даже самого огромного моря есть край. Далеко на горизонте показалось отливающее зеленью облачко, которое ширилось, подступало все ближе и ближе, и уже видно было, что там край пустыни и начало зеленого леса, свежий шум которого, казалось, был слышен здесь, в машине. Пески отступали, не в силах победить жизнь, и вот уже вездеход, пятнистый от солнечных зайчиков, лавировал между деревьями, продвигаясь все дальше в лес, который был так похож на родные леса Альтьеры. Он весь дышал лаской, он сулил приятную прохладу и молодую зелень, и было просто невозможно поверить, что он способен на какое-либо коварство. Аозия сидела, прижавшись головой к плечу Тьесива, и улыбалась светлой и радостной улыбкой. Она улыбалась всему хорошему, что есть в мире, она сейчас любила все на свете: и покинутую родную планету; и грозные мертвые пески; и этот лес, и вот это дерево, ласково кивающее ветвями; и убегающую назад зеленую поляну, по которой, наверное, так хорошо пробежаться босиком, по колено утопая в траве, чувствуя нежное прикосновение молодых ростков, пьянея от дурманящего запаха цветов, вкрапленных в изумрудную зелень. Мир был так хорош, что даже мысль о смерти не омрачала его красоту. А смерть уже витала где-то рядом с Тьесивом и Аозией, она кралась вслед за вездеходом, прячась за деревьями, выглядывая из непроходимой чащи, к которой все ближе подходила машина, движимая мыслью Тьесива. Она стояла над ними невидимым призраком и когда Аозия лежала на перине из трав, глядя в высокое ультрамариновое небо, не в силах сдержать непонятную радость, переполнявшую все ее существо, радость, которая заливала все вокруг. Деревья и травы впитывали в себя счастье Аозии и расцветали прямо на глазах, ветер, подхватив это счастье, разносил его по лесу, и мир зеленел, становился еще прекраснее, он наливался счастьем, упоенный девичьей радостью, которая заставляла цвести все вокруг. Влюбленные сердца забывают обо всем на свете, соединившись вместе, и поэтому они не слышали постепенно нараставшего тревожного шороха листьев, предупреждавших их о страшной беде, стоявшей рядом. Смерть поджидала их в чаще, и когда вездеход перешел невидимую роковую запретную черту, она подняла свои костлявые руки, приготовившись подло вырвать из жизни молодое любящее сердце. Губы девушки соединились с губами Тьесива, и в эту незабываемую трепетную минуту наслаждения был нанесен коварный удар. Аозия так, кажется, и не поняла, что разъединило ее с любимым и унесло в головокружительную бесконечность смерти. Тьесив почувствовал, как содрогнулось тело девушки, прильнувшей к нему, как болезненно изогнулся ее податливый стан - и тут же все было кончено. Теплые губы все еще соединялись с его губами, а радости уже не было, она улетучилась, исчезла, оставив Тьесива наедине с горем и печалью. Он запрокинул голову девушки, взглянул в ее лицо, в глаза, где спряталась радость, осторожно поцеловал холодеющие губы, беспомощно оглянулся вокруг, все еще не понимая... и вдруг понял: Аозия была мертва... Бурлящий шквал горя захлестнул, подавил его. Отчаяние, горе, любовь, негодование - все смешалось, переплелось в одной мысли, приведшей в движение машину. Как разъяренный зверь, как огромный, бешено мчащийся метеор, вездеход ринулся на заросли, из которых пришла страшная непонятная смерть. Но какая-то непробиваемая стена непреодолимой преградой вздыбилась перед машиной, наткнувшейся на невидимое препятствие и отлетевшей назад, сминая и ломая деревья. Тьесив не помнил, сколько раз он атаковал эту непонятную преграду. Ослепленный горем, он раз за разом бросал могучую машину на невидимую стену. Неужели и сила потерянной любви не сможет сломить ее! Нет, стена была непробиваемой... Тьесив попытался перелететь через нее, но стена упорно лезла к небу, делаясь все более пологой, загибаясь внутрь, шатром нависая над чащей. Он заметил, что прозрачный купол машины испещрен маленькими дырочками и включил систему защиты. И вовремя. Кто знает, может быть, следующий удар прервал бы и его жизнь. Он таранил эту стену, пока не иссякли запасы энергии. Голубой диск, зарывшись в изрытую, перепаханную черную землю, неподвижно лежал у подножия невидимой стены, за которой по-прежнему безмятежно зеленели заросли, скрывающие смерть. ...Он шел пешком через пустыню, неся на руках тело Аозии, завернутое в плащ-холодильник. Он еще надеялся, что ее можно оживить. Ледяной холод обжигал руки. Черное небо с черные палящим диском солнца траурным куполом опрокинулось над черными песками. Черные барханы застыли в строгом скорбном молчании. Черная тишина смерти угрюмо висела над планетой. Похоронным маршем гудел, вырываясь из-за барханов, ветер. Печальный звон невидимых гулких колоколов раздирал голову. Вся Вселенная была переполнена смертью...