Как человек чаще всего раскрывается в самой обыденной обстановке, так и боевая машина лучше всего раскрывается для техника в своей жестокой обыденности — прямо из огня, дыма и крови. Эта встреча с вражеским танком значила для его работы над конструкцией новой серии очень много. После триумфального пробега его предвоенного танка ему было указано, что следовало бы модернизировать в танке. На той памятной беседе в Кремле был Сталин. Он сидел лицом к свету и больше слушал, чем говорил сам; иногда мягко останавливал говорящего, задавая ему вопрос. Получив ответ, он тем же непередаваемо осторожным движением руки и наклоном головы как бы говорил: «Хорошо, продолжайте» — и опять слушал, глубоко взвешивая слова, и казалось, ни одна мысль другого человека не могла скрыться от Сталина. Он видел и оценивал эту мысль с какой-то новой и совершенно неожиданной стороны для того, кто эту мысль высказывал. Костромин заметил, что временами в глазах Сталина посверкивали веселые искорки, словно он втихомолку гордился тем, что рассказывали ему о своей работе молодые и пожилые советские техники.
Когда Костромину дали слово, сердце его сжалось, он словно все забыл и только беспомощно поправлял на носу очки, нелепые, как и он сам. И вдруг он почувствовал, что Сталин смотрит прямо на него, более того — эти темные, добрые и отцовски строгие глаза будто говорили: «Я жду, что ты скажешь». Костромин заговорил, сам не успевая дивиться той ясной непринужденности, с какой он говорил тогда перед Сталиным. Глаза вождя, казалось Костромину, сияли ему навстречу, видели в нем все и понимали все так, как он сам еще не в силах был понять. Сталин слушал его несколько минут и, остановив тем же бережным движением руки, спросил серьезно и просто: «А не подумали ли вы о том, что и этот механизм можно упростить?» — и Сталин назвал часть в системе управления танка. Костромин, пораженный, посмотрел в искрящиеся ободрением глаза Сталина так, как если бы делился своим крайним изумлением с самым близким товарищем по работе: «Да как же я об этом не подумал, да как же я это не учел?» И, охваченный каким-то озарением, Костромин ответил Сталину, что не только указанную ему часть в системе управления танка, но и действенность всех других он обещает еще без конца проверять, «идя в ногу с требованиями времени».
С того дня Костромин уже свыкся с тем, что его работа пошла «под знаком обещания Сталину». Юрий Михайлович всегда видел перед собой ободряющий взгляд Сталина, голубую седину на висках — и всегда ему казалось, что Сталин среди тысяч людей, раскрывающих ему свои дела и мысли, помнит и о нем. Изменения, которые Костромин сделал в созданном им типе среднего тапка, повлекли за собой новые мысли, но только сейчас, глядя на трофейный танк, Костромин полностью представил себе подлинный размах и цель этих новых мыслей.
Новый тип среднего танка, создаваемый им, предстал перед ним во всем своем значении. Это будет мощный средний танк такой маневренности и быстроходности, с которыми не могло бы бороться ни одно из этих фашистских стальных чудовищ! Он высмотрит в трофейном танке все до последнего винтика, он проникнет острой, гибкой мыслью техника во все закоулки, где таятся секреты истребительной силы машины, чтобы до последней мелочи взвесить свое изобретение. А его изобретение — новая серия среднего танка «ЛС» такой мощности, огневой силы и маневренности, какой нет нигде.
Костромин встряхнул головой и с глубоким вздохом расправил плечи. Тягачи дошли до назначенного места и стали. Кульков, шофер Пластунова, злобно сморщив круглое, обычно добродушное лицо соскочил с тягача наземь и, отдуваясь, вытер лоб.
Четверо мужчин молча обошли машину вокруг, потом, будто повинуясь одному внутреннему толчку, взглянули вверх, на ее башню, на ее задранную к небу крышку, похожую на черный, словно ссохшийся на огне, язык.
— Д-да… — сквозь зубы бросил Пермяков. — Тоже вот — силища…
— А сколько ее сейчас на Россию лезет! — в тон ему ответил Николай Петрович и вдруг с необычайной для него горячностью воскликнул: — Скорей бы нам танки с конвейера выпускать!
— Добьемся и этого! — решительно сказал Пермяков.
— Мы, кажется, здесь готовы уже собрать летучку? — спросил Пластунов, окидывая смеющимся взглядом Пермякова и Назарьева: оба инженера сейчас говорили на одном языке и поддерживали друг друга.