— Что «будто»? — передразнил Нечпорук. — Уж я-то знаю… своими руками те мартены клал, своими… и взрывал… — глухо добавил он.
Машина остановилась перед обширным котлованом. По дну его, в той части, где лопатам уже нечего было делать, расхаживали несколько человек.
— Вот здесь, — густым, сочным басом произнес сивоусый великан в кожанке и, притопнув тяжелой, как кариатида, ногой в охотничьем сапоге, вдавил каблук в землю. — Вот здесь граница цеха номер четыре и номер восемь.
— А вот мы сейчас проверим, — сказал высокий тонкий человек в серой шляпе. Он вынул из кармана свернутую в трубочку клеенчатую тетрадь, расправил ее на колене и, ведя пальцем, начал искать что-то в аккуратных столбцах цифр и строчек, исписанных некрупным и четким почерком.
С высоты своего могучего роста сивоусый, насмешливо щуря зеленоватые глаза, с явным нетерпением смотрел на узкую стройную спину инженера и его серую шляпу.
— Что тут, ей-богу, разглядывать, товарищ Назарьев? — пробасил он, лениво шевельнув широким плечом. — И без всяких выкладок видно, где граница должна быть. У меня глаз верный.
Назарьев выпрямился, сунул тетрадь в карман пиджака и возразил с раздумчиво-иронической улыбкой:
— Никакой глаз не заменит мне математики, товарищ Пермяков.
Пермяков дернул было густой, мшистой бровью, но в эту минуту его взгляд встретился с мягкой, искрящейся усмешкой круглых глаз Дмитрия Никитича.
— А ведь приятная штука точность, — благожелательно сказал Дмитрий Никитич, улыбаясь маленьким белозубым ртом. — Вот мы и все в сборе, точно сговорились.
И он опять взглянул попеременно на Пермякова и Назарьева, будто говоря им, что своим замечанием он имел в виду каждого из них и что спорить им, собственно говоря, не о чем.
— Да, уж если парторг точен, так нам, уральцам, совестно было бы хуже людей быть, — пробасил Пермяков и полушутливо взял под козырек.
— Прекрасно! Значит, сейчас же мы и приступим к разметке, не теряя времени.
Не выказывая никакой торопливости, парторг вдавил в трубочку комочек табаку и закурил. Но когда, зажав трубку в углу рта, он привычным движением обдернул свой китель и обшлагом скинул с плеча соринку, каждый из присутствующих заметно подтянулся, и даже мрачный Нечпорук выжидательно оживился.
— Ваши соображения, товарищ директор? — обратился парторг к Пермякову, — и началось короткое деловое совещание, одна из тех производственных «летучек на месте», которые привились с первого же дня, как появился на заводе парторг ЦК Дмитрий Никитич Пластунов.
После получасовой летучки каждый метр на дне котлована уже был распределен. Николай Петрович Назарьев вскоре уехал. Пластунов спросил Пермякова:
— На завод направляетесь, Михаил Васильевич?
— На завод.
— Вот и пойдемте вместе, — оживленно сказал парторг. — Вы, кстати, хотели поговорить со мной?
— Точно, хотел, — хмуро подтвердил Пермяков.
Несколько секунд он шагал молча, исподлобья посматривая на парторга, словно желая угадать, как отнесется Дмитрий Никитич к тому, о чем он готовился говорить с ним. Но Пластунов шел, безмятежно посасывая трубочку, и, казалось, не подозревал о мучающих директора сомнениях.
— Дмитрий Никитич, которого года рождения вы и Николай Петрович? — наконец неловко спросил Михаил Васильевич и кашлянул в свой тяжелый, как гиря, кулак.
— Мне, как и Николаю Петровичу, тридцать восемь лет.
— А мне пятьдесят шесть… Значит, когда вы оба родились, я уже не первый год рабочую лямку тянул… Вы оба мальчиками при папе и маме жили, а я уже в гражданской участвовал, колчаковцев бил, завод освобождал. Завод — м о й (он намеренно подчеркнул это слово), я веду его уже семнадцать лет… и, знаете, привык к тому, что руководство здесь — я… Уже не мальчик я, чтобы жить, ничего не понимая.
— Что же вы не понимаете, Михаил Васильевич?
— А вот что: я директор завода или Николай Петрович? Примечаю: люди часто не знают, к кому обращаться за указаниями, к нему или ко мне…
— Вы же знаете, Михаил Васильич, как решил обком после предварительного с вами разговора: общее руководство производством — за вами, а Николай Петрович отвечает за все новое строительство, включая и ветку. Мы считали, что Николаю Петровичу, как человеку более молодому, естественно следует поручить обязанности, связанные с частым посещением стройки, ходьбой, поездками…
— Точно, — все так же сумрачно соглашался Михаил Васильевич. — Но все-таки люди привыкли, что кого-то надо считать… ну… первым…