Когда уже почти добрались до Ведьминой гати, Жердь дал знак, и артельщики остановились. Долгое время он осматривал окрестности и, найдя, что искал, кликнул остальных.
Искал Жердь дерево, расщепленное грозой, почти в каждом лесу или подлеске есть такое. К пущей радости атамана, от грозы претерпел дуб — дерево священное, богами чтимое.
Жердь подошел к исполину, обнял и коснулся лбом шершавой коры.
— Дело наше священное, за обиду мстим, — прошептал атаман. — Дай нам удачу, Перун, дай нам силу...
Жердь вытащил нож и, полоснув по руке, измазал кору кровью. Колченог, цепляясь коготками за рукав, сбежал к ладони и принялся лизать не успевшую запечься алую ленту.
Артельщики один за другим принялись подходить к дубу и приносить жертву Перуну. Раны, которые наносили себе мужики, были неглубокими, быстро затягивались.
— Аида покажем, как буевищенские татей учат!
Артельщики взвыли и бросились на врага. Но... Когда уже сквозь ветви проглядывали недруги, Жердь вдруг взревел вепрем, и отряд остановился. На березах, кленах, осинах, на кустах бузины висели лягухи, привязанные за лапки. И не просто висели, квакали так, что с души воротило. Видать, не хотят боги сшибки, если отряду знак такой по пути попался!
С поляны вышел чернобородый мужик, ростом не уступающий Быку, за спиной пришельца толпилось с десяток кметей. Мужик воздел руки к небу и пробасил:
— Почто явились, скудоумные? Али страху божьего не имеете? Али дел у вас нет? Вот как напущу порчу, небось опамятуетесь. Или смерти ищете лютой, неминучей? Мож-жно!
Жердь смерил чернобородого взглядом и перехватил топор поудобнее:
— Не пужай, пуганные уже.
Однако артельщики оказались не столь смелы, как атаман. Многие с опаской поглядывали на ведуна — а как и впрямь пакость учинит, с него станется, ишь глазюки таращит. Долго ли попортить посевы или наслать мор на сельцо, а то можно и нечисть из лесов да полей окрестных пригнать. Да и было бы чего ради рисковать. Смешно сказать, ради Купавки. Ей с мужиком переведаться, что яблоко надкусить. Надкусил да бросил и за следующим тянись.
Лишь Бык ничего не боялся. Дитятя с беззлобной ухмылкой поигрывал дубиной, пуская слюни. И еще Бык то и дело крутил башкой, справляясь у артельщиков:
— Ну что, вломим?
Артельщики отводили взгляды, не отвечая здоровяку, отчего на лице парня возникло недоумение.
— Ну вломить, что ли? — плевался Бык. — Атамана обижают? Зачем обижают? Дай вломлю.
Братья, стоящие за спиной недоросля, уже готовили веревки.
— Ты, ведун, — нахмурился Жердь, — чем стращать, лучше покумекай, как малой кровью дело уладить. Вишь, сколько нас, раздавим твоих, не заметим. Дай, кто Купавку умыкнул, и разойдемся миром...
От ведуна за версту разило медовухой и цибулей, а всем известно, что ведун, откушавший хмельного, во сто крат опасней, потому как себя не контролирует. Артельщики забеспокоились, кое-кто попятился. Один и вовсе задал стрекача — парень решил, что ведун принялся ворожить, а он-то на деле всего лишь стал загибать поочередно пальцы, чтобы унять гнев.
— Верно, не знаешь, — пророкотал чернобородый, — не своей волей, а Перуновой сестрицу твою забрали. Велел бог, чтобы наготу свою она явила, за то дождь обещал.
Жердь свирепо ухмыльнулся:
— Чегой-то не видно дождя-то... Не блазни перед обществом. Как вдарим, мокрое место останется.
Никакого желания связываться с ведуном у Жердя не было, тем более что за спиной у чернобородого — закаленные в боях вой. Не для того от Истомы ушел, чтоб в тот же день от меча пасть или же от порчи исчахнуть. Хотел получить, что причитается за обиду, и только. А угрожал для солидности. С колдунами только так и надо, страх выказывать никак нельзя, потому как через страх в душу они забраться могут. Бабка у Жердя была не то чтобы ведунья, так, знахарка мелкая, но через нее много атаман разных премудростей насчет чародеев узнал.
Бык же не знал про планы атамана и в ведунах мало смыслил. Услышав знакомое словцо, решил, что Жердь дал сигнал к атаке.
— Вдарим, вдарим, вдарим! — радостно затараторил дитятя и попер на ведуна, рассекая воздух дубиной.
Братья запоздали, не успели скрутить подопечного, и тот обрушил немереную мощь на чернобородого.
Все произошло настолько быстро, что артельщики едва успели всколыхнуться. Ведун отшатнулся. Присел и, хитро крутнувшись, взвалил Быка на спину.
— Перун дал мне силу! — Дитятя грянулся оземь. Бык со стенаниями отполз к братьям:
— Вдарил, ведь вдарил?
Братья молча посторонились, пропуская младшенького.
Жердь со злости плюнул и обругал недоросля, а Колченог, поддерживая хозяина, отчаянно заверещал. Все дело Бык испортил, теперь у ведуна появился повод для обиды. Мол, стою, никого не трогаю, беседу мирную веду, а тут на меня с дубиной ни с того ни с сего бросаются... И коль начнет ведун в эту сторону дело гнуть, наверняка свои требования выскажет, еще и Перуна приплетет. Жердь наморщил лоб, соображая, как поступить.
— Постреленок один, — издалека начал атаман, — видел, как двое парней Купавку уволокли, а потом худое над ней учинили.
— Худого не чинили, — проговорил ведун, обводя свирепым взглядом артельщиков, — обряд тайный, спасительный люди мои творили.
Жердь подумал, что ведун попался не такой ушлый, как это обычно бывает, и успокоился. Вытребует положенное, уважения себе прибавит, мол, не только лихостью, но и умом атаман крепок. На всякий случай Жердь решил изменить тактику — не переть напролом, а брать хитростью. В конце концов коровенка артельщикам достанется. За обиду вытребуют или в уплату за услугу.
— А чегой-то Перун так прямо на Купавку и указал? — хитро сощурившись, поинтересовался предводитель.
— Может, и указал...
— Стало быть, тебе и видение было?
— Может, и было...
— Стало быть, сказал тебе бог, что коли Купавку оголишь да водицей поганой из болотца окатишь, то дождь пошлет.
— Ты куда гнешь, — рявкнул ведун, — не мне перед тобой ответ держать. Я ведь и вовсе могу не разговаривать с тобой, превращу всю вашу компанию в жаб да змей ползучих и к деревьям привешу. — Будто услышав про жаб и змей, лягухи задали оглушительный концерт.
Артельщики заволновались, а Жердь подумал, что с ведуном надо быть настороже. «Ишь слабину учуял, — ухмыльнулся атаман, — враз с угрозами полез».
— А ты не пужай, волчья сыть, — облаял Жердь собеседника. — Гляди, как бы самому не претерпеть. Небось, чтоб заклятие сотворить, время надобно? Как думаешь, може, доберемся до тебя, пока заклятие в силу не вошло, а? — Ведун хмуро молчал, а парни за его спиной изготавливались к бою. — Да ты не боись, — с наглой усмешкой заявил атаман, — мы божьих людей без нужды не трогаем. Ты вот спросил, мол, гну куда. А вот куда. Коли Перун тебе приказал Купавку уволочь, в том обиды для нас нет, с тем мы согласные.
— Ну и чего надо? — озлился ведун.
— Стало быть, на общество она потрудилась, пользу принесла, значит, обществу. И коли Перун дождь пошлет, то пользу немалую — Куяб-то небось только дождем и можно потушить, ишь дымище валит. Вот и выходит по Правде: за пользу ту Купавкиным родичам заплатить треба. Много не прошу — коровенку — и разойдемся миром. Ну и еще тот хлопец, что неволил девку, должон жениться. Так уж у нас, у буевищенских, повелось...
Ведун задумчиво покачал головой, поскреб кудлатую бороду. Все это Жердь счел добрым знаком:
— Вели Купавку привесть!
Питомец Жердя вновь заверещал. Ведун хмуро кивнул и так зыркнул на Колченога, что бедный крыс обгадился.
Вскоре сеструха появилась из-за могучих спин кметей.
Была Купавка простоволоса, в длинной рубахе с мокрым подолом. Баба ничуть не выглядела испуганной.