Вихраст степенно откашлялся в кулак, что означало призыв к порядку.
— Чего вы, хлопцы? Побузили, и ладно... Дело у нас.
Василек смачно плюнул и отшвырнул дрын. Жеребяка немного помешкал, но тоже решил, что для здоровья полезнее охолодиться, напялил рубаху и принялся выкручивать рога подкове.
— Видать, надобность случилась, раз позвал? — проговорил Вихраст. Рыжий кузнец заметно повеселел. Видать, драка Вихрасту пришлась по вкусу.
— Случилась.
Кузнец выжидательно молчал, из-под косматых бровей хитро посматривая на Белбородко.
— Что скажешь, Вихраст? Возьмешь работенку?
— Ить, дел невпроворот... страда... Кому серп выковать, кому борону ожелезить, да и брони ковать...
Обычная песня — цену набивает. Всякий раз Белбородко пятнами покрывался, прежде чем уламывал Вихраста на приемлемые условия. Экий куркуль! Своего не упустит. Впрочем, мужик правильный — дело кузнечное знает и работает на совесть. А что в свою сторону одеяло тянет, так, почитай, все тянут. Все и всегда... Пока жареный петух задницу через это самое одеяло не исклюет. Вот тогда — всем миром навалятся, в такую силищу сольются, что никакой супостат не устоит.
— Страда, говоришь... Как думаешь, кому жито достанется, коли хазары придут?
— Авось сдюжим, — отмахнулся Вихраст, — не впервой татей бить...
— Чаво это на нас полезут? — держался за ушибленный бок Василек.
С некоторых пор Белбородко предпочитал честному торгу нечестное привлечение горних сил в качестве аргумента по снижению цены. Даром, что ли, ведуном кличут! Степан посмурнел, насупился, сжал кулаки (аж пальцы побелели):
— Вот повинился я, что ждать вас заставил, а не надо бы! Потому как сон вещий видел.
— Чего за сон-то? — недоверчиво спросил Вихраст.
— Злой сон, — с серьезным видом заявил Степан, — вещий. Горе грядет великое, беда неминучая. За горами от беды той не спрятаться, в лесах не укрыться.
— Ты не пугай, пуганные уже, — опять принялся терзать подкову Жеребяка, — дело говори...
— Видел, как избы горят Полянские. Видел жен и детей, клинками хазар посеченных. Видел горе лютое, и смерть, и смуту... И кровь великую... Придут, придут орды несметные, истинно говорю... Растащут хазары землю полянскую, что волки косулю. Сокрушат богов наших. Вместо Перуна, Макоши да Рода идолище Тенгри посадят. И поклоняться ему велят. А тех, кто ослушается, конями рвать будут, огнем пытать, жилы из живых вытягивать... Наступят последние времена, наступят, истинно говорю! Хорс-солнышко закатится. Темь приидет. Злыдни да упыри править будут! Мое слово верное, нерушимое, огнем закаленное, Перун-громовержец, Род-батюшка, Макошь-матушка за спиной моей. А коли солгал я, пущай кишки мои изожмутся, зенки повылазят. Слово мое верное, нерушимое, во имя Правды сказанное...
Для пущей убедительности Степан хотел было пересказать Апокалипсис на древнерусский манер (с главными героями из местных: Перуном, Чернобогом, Семарглом и т. д.), но решил повременить — кажись, и без классики проняло слушателей.
Кузнецы стояли сильно хмурые, смотрели исподлобья. Жеребяка, тот и вовсе подкову порвал.
— А делать-то чего? — первым опомнился Вихраст.
— Верный способ имеется, потому к вам, кузнецы, и обратился. Перун-громовержец открыл мне, что хазар немилостивых победить можно, только ежели обереги изготовить. В огне закаленные, тайными словами заговоренные... От кольчуги вражьей обереги те.
Вихраст откашлялся:
— От стрелы, от меча — слыхал, а вот от кольчуги вражьей?!
Гридя наконец не выдержал — его уже давно подмывало включиться в беседу:
— Да то ж ты не понял, диденько, то ж ведуну Перун открыл, а боле никто про те обереги и не слыхивал, оттого сила в них!
— Цыть, младой! — получил подзатыльник отрок. — Когда мужи разговаривают.
Гридя приумолк.
Рыжебородый повернулся к другим кузнецам:
— Ну шо, пособим, хлопцы?
Те ответили в том смысле, что пособить необходимо. Гадами будут последними, ежели в беде такой не пособят.
— Ладно, — подытожил Вихраст, — коли дело такое, обереги изготовим. Шо там за береста у тя, дай-ка гляну...
Степан протянул чертежик. Вихраст внимательно рассмотрел проект, покачал головой:
— Хитро... Железа много уйдет.
— Зато татям по хребтине врежем!
— Дык, работа тонкая, — продолжил Вихраст, — сноровка здесь требуется... Да и время... А нонеча страда...
«Вот черт рыжий, — восхитился Степан, — опять за свое — цену набивает. Нет, с таким народом нам никакие хазары не страшны. Попужаются, попужаются, да и перережут татей, как кур. Эх, надо было про Апокалипсис все же завернуть, ради экономии золотого запаса...»
— Так и скоко оберегов ентих надыть?
— Сотен пятьдесят!
— То ж до холодов ковать!
— А я вам Угрима из Дубровки на подмогу дам.
— Ни, Угрим нонеча от кузнечных дел отбился... Нонеча он — ведун... Как ты. От ведуна в кузнечном дело проку, как от козла — молока.
— С оберегами мы татей побьем, — гнул свое Белбородко, — истинно говорю...
— Знамо, побьем, — соглашался Вихраст.
— В рог бараний скрутим!
— На то и Перуновы обереги.
— И добычу у хазар возьмем...
— Знамо, возьмем.
— А добычу ту мы по Правде поделим.
— Дык, спокон веков добычу татью делили, верно говорю, хлопцы?
Хлопцы подтвердили.
— Так вот я и говорю, — многозначительно заявил Степан, — ватаге вашей долю отвалим, не обидим.
Вихраст хлопнул себя по шее, прибив обнаглевшую муху:
— Вот это разговор, верно, хлопцы? Хлопцы закивали.
— Десятая часть десятины, что воинскому вождю по Правде положена, — ваша!
Вихраст призадумался:
— Ить нет у нас вождя воинского... Истома-то деру дал! А нового покамест старейшины родов не избрали.
— Нет, так будет.
— А коли он не захочет десятину со своей доли отдавать, что тогда?
— Ты ж не хуже меня знаешь, кто вождем воинским станет. Любомир, некому больше. Не от себя, от него говорю! С каких это пор Любомир слову своему не хозяин?
Вихраст помолчал, обдумывая услышанное.
— Любомир мужик правильный, — уважительно проговорил Вихраст, — и слово его, что камень. Токмо... деток мне сейчас, а не после татьего разгрома кормить надо. И жинка, вона, у Васьки на сносях... А на Жеребяковой избе крыша течет... В общем, наше слово такое: по семь хряков и по коровенке каждому.
— А мне за ребро, тобой сломанное, еще двух гусаков пожирнее, — заявил Василек.
— Будут вам хряки и гусаки, — проворчал Степан, — только исполните все на совесть.
— И коровенки, — напомнил Жеребяка.
Степан дал согласие. А куда деваться, когда Родина в опасности?
Подряд на изготовление первой партии арбалетных воротов был размещен.
— Пойдем, Гридя, к Бурьяну, слоника проведаем.
Гридя попытался отнекаться, дескать, чего там смотреть, слоник как слоник... Но Белбородко настаивал, и хлопцу ничего не оставалось, кроме как согласиться.
Белбородко произвел в уме нехитрое вычисление и пришел к печальному выводу: Рабиндраната надо спасать! Азиатский слон весит до пяти тонн, а на сколько потянет корова? Килограмм на пятьсот, да и то, ежели в теле. Стало быть, Рабиндранат по мясу равен целому стаду, наверняка и жрет соответственно. Вот и выходит, что все Бурьяново семейство должно на элефанта горбатиться без выходных и бюллетеней. А чего ради? Молока от него, как от того козла. Деревья валить? Ну, одно поле под посев расчистил, ну, другое... А потом чем прикажете Рабиндраната занимать?
«Попал ты, тезка индийского писателя», — подумал Степан и прибавил шаг. Гридя с пришибленным видом трусил рядом.
— Вот что, — остановился Степан, — как на диво поглядим, сам в Дубровку отправляйся или Чуйка снаряжай, мне без разницы. Передай Угриму, чтобы суд не чинил, в Куяб к Любомиру обидчиков волок, а уж он рассудит, как поступить. Пусть Кудряш с батей договорится, чтобы принял «временно задержанных», нечего в детинец их тащить, а то наши дружиннички не ровен час позабавятся. И чтоб, как татей к Бурьяну приведут, меня с Любомиром сразу кликнул. Все понял, хлопче? — Угу, — сказал Гридя и опасливо покосился на командира — не придумал бы еще чего.