Круг молчал.
— Они хотят, — зыркнул на соплеменников Вишвамитра, — продолжай, учитель.
— Все, что вы станете делать, имеет тайный смысл и творится ради богов, помните это! Мучают ли вас сомнения, чада? Страх? Быть может, кто-то не находит в себе достаточно сил, чтобы участвовать в обряде?
Круг молчал.
— Их не мучают, учитель, — заявил Вишвамитра. — Продолжай, я сказал им, что прокляну каждого, кто уйдет с этой поляны.
— Что ж, тогда пусть все поднимут руки и возблагодарят богов за этот чудесный день.
Круг колыхнулся, взметнулись сцепленные руки, послышалось унылое бормотание.
— Теперь пусть каждый...
— Ты мудр, — шепотом перебил Вишвамитра, — но не говори им больше про Полянских богов. Мои соплеменники могут озлиться. У них свои боги!
— Теперь пусть каждый десятый выйдет из круга и скажет, чему он порадовался. А все остальные, как только он закончит, примутся бить в ладоши и кричать: «Аи, какой ты молодец».
Первым вышел ражий детина, затравленно поглядел на соплеменников и затараторил, сильно жестикулируя. Толпа разразилась дружными аплодисментами, смехом и выкриками.
— Ракхи говорит, — перевел гуру, — он рад, что не один жарится на этой поляне.
Степан поднял правую руку, и группа замолкла.
Один за другим индусы выходили в круг, делились утренними радостями.
— Мехра говорит, он рад тому, что язва на его ноге уже не гноится, как вчера вечером.
Взрыв аплодисментов, хохот.
— Камна говорит, что не хочет замуж за Пури. Взрыв аплодисментов, хохот.
— А рада-то она чему? Вишвамитра перевел.
— Говорит, что рада будет перегрызть ему глотку, коли еще к ней полезет!
Взрыв аплодисментов, хохот.
— Гульзар радуется, что у него кожа на ступне толстая, как на барабане.
Взрыв аплодисментов, хохот.
— Спроси, почему его это радует.
— Он говорит, что, когда шли на поляну, наступил на змею, а она только жало себе сломала.
Толпа веселилась, видимо отпуская скабрезные шуточки насчет Гульзара.
— Раз Гульзар не боится змей, пусть он совладает еще с одной. Подойди, Гульзар.
Белбородко достал из-за пазухи рушник, сложил в три раза и завязал глаза индусу.
— Вставь большие пальцы в уши, чтобы не слышать, что мы будем говорить.
Гульзар попытался возразить, но Вишвамитра рявкнул, и он приумолк.
— Мы станем змеей, запутавшейся в кольцах, а Гульзар распутает эти кольца.
Белбородко разорвал круг, взяв за пухленькую ручку индианочку, и побежал, запутывая цепочку. Когда народ сбился довольно плотно, Степан принялся перешагивать через сцепленные руки; индусы, глядя на него, делали то же. Насилу выбравшись из кучи-малы, он снял с Гульзара повязку, жестом приказал опустить руки.
— Смотри, вот хвост, — Белбородко показал на парня, стоящего в конце цепочки, — а вот — голова. — «Головой» была девчушка лет двенадцати. — Змея не может пошевелиться, змея жалит сама себя. Распутай змею, и она отблагодарит тебя.
Парень, недоуменно взглянув на разгоряченную толпу, пожал плечами.
— Он говорит, — перевел Вишвамитра, — что раз змея так решила, пусть подыхает.
Белбородко тяжко вздохнул:
— Переведи ему, что змея не хочет подыхать, змея к детушкам малым хочет. А если он не выполнит волю богов...
— Выполнит, — заверил Вишвамитра.
Гульзар опасливо подошел к хохочущей, улюлюкающей, повизгивающей толпе, остановился в раздумье на безопасном расстоянии.
— Он говорит, — перевел Вишвамитра, — ни одна приличная змея не сделает с собой такое.
Белбородко насупился.
— Он говорит, что не знает, как ее распутывать.
— Пускай командует, а те, к кому он будет обращаться, должны всё беспрекословно исполнять. Только скажи, что он не может им приказать расцепить руки, зато все остальное может.
В центре скопища послышался сладострастный стон, потом еще один, потом еще... Вишвамитра что-то зло крикнул и провыл мантру. Стоны почти сразу прекратились.
— Йоги, — скривился гуру, — тантра-йоги!
— Зря времени не теряют, — хмыкнул Степан.
— Прибились к племени моему. — Гуру погрозил сухоньким кулачком приутихшим йогам. — Гнать их надо.
Тем временем Гульзар сообразил, что ему делать, и принялся командовать. Цепочка мало-помалу распускалась. Для того чтобы распутаться, индусам приходилось перешагивать через сцепленные руки, а те, вместо того чтобы опуститься пониже, наоборот, поднимались. Особенно ежели руки были мужские, а перешагивала дама.
Над Перуновой поляной кружили ошалелые птицы, поднятые из гнезд диким человеческим гоготом.
Когда цепочка наконец распуталась, Белбородко решил провести последнее «разминочное» упражнение.
— А теперь, — заорал он, всем своим видом излучая энтузиазм, — мы создадим хаос. Хаос, правящий миром. Как можно больше шумите. Кричите, бейте в ладоши, топайте. Сваливайте в гору чурки, что принесли с собой. Сваливайте и беснуйтесь, пусть вам будет весело.
Вскоре посреди поляны рядом со Степаном образовался небольшой курган.
— Теперь мы разберем этот курган, но сделаем это неслышно. Тихо, как мыши, возьмите свои чурки и садитесь в круг.
— Они не понимают, — прошептал Вишвамитра, — ничему они только что веселились и вдруг должны задушить свое веселье.
«Потому что ежели вас, голубчики, не угомонить слегка, то с вами только водку, которой нет, пить можно, а учить, пусть и лихому делу, нельзя».
— Тот, кто много смеется, много плачет. Разве ты забыл учение Гаутамы?
— О учитель! — воскликнул Вишвамитра и прижал руку к сердцу.
Упражнение возымело действие — народ подуспокоился.
«Ну вот, вполне рабочее настроение», — подумал Степан.
Он сел в круг на припасенную чурку и обратился к аудитории:
— Я собрал вас, чада, чтобы наставить на путь постижения страстей и открыть три благородных искусства, освоив которые вы утвердитесь на избранном пути.
Круг загомонил.
— Они говорят, что им нравится постигать страсти. И еще они говорят, что не знают, о каких благородных искусствах говорит чернобородый пандит.
— Вот они, эти тайные искусства: предсказание будущего по руке, пение душевных песен и... — Степан задумался, как бы это сказать на древнеславянском, да так, чтобы толмач понял и смог перевести. — ... Обман легковерных, кои сами желают быть обманутыми. Начнем с самого сложного — с гадания по руке. Круг разбивается на тройки, они свободно рассаживаются по поляне. Двое в паре работают, по моей команде меняются ролями. Третий наблюдает и по моей команде говорит, что, по его мнению, работающие в паре сделали неверно. — Степан подождал, пока народ рассредоточится, и продолжил: — В каждой тройке от одного до трех рассчитайсь! — Над поляной полетел говорок. — Теперь номер один берет правую ладонь номера два и пристально, с глубокомысленным видом смотрит на нее. Не поднимая глаз качает головой, цокает языком. Так, молодцы. Выдерживаем паузу в пять ударов сердца. Номер один повторяет: «Ай, вижу судьбу твою, будет тебе и счастье, и радость, и богат будешь, и беден». Поменялись ролями. Вновь тот, кто держит ладонь, повторяет: «Ай, вижу судьбу твою, будет тебе и счастье, и радость, и богат будешь, и беден». Смена ролей! Теперь посмотрите внимательно, видите, ладонь испещрена линиями. Та, что ближе к большому пальцу, — линия жизни, та, что дальше всех от него, — линия сердца, а посередке — линия ума. Сейчас в течение пятисот ударов сердца в каждой тройке обсудят, что можно извлечь из этой информации. — Вишвамитра споткнулся на «информации», вопросительно взглянул на Степана. — Как распорядиться знанием, что я подарил вам. — Примерно через десять минут Белбородко хлопнул в ладоши. — Прекратили обуждение. Образовали круг. Берем чурки, рассаживаемся. Так, молодцы. Теперь мы будем перекидываться вот этой сосновой шишкой, наделенной магической силой, и тот, у кого она окажется, изложит свои идеи. — Белбородко бросил, шишку застенчивой девушке, ободряюще улыбнулся. Вишвамитра зыркнул на участницу тренинга и что-то проскрипел.