Предположение очень походило на правду. Арачыну было известно: куябская дружина мала, и встретиться лицом к лицу с более сильным противником для нее губительно. А вот истрепать нападников, заставить их увязнуть в сече, а потом навалиться свежими силами... Такой план мог привести к успеху. Если правильно выбрать время удара и если противник не ждет этого удара.
«Я буду ждать, — подумал Арачын, — я не позволю застать себя врасплох».
Арачын, хмурясь, долго смотрел на холмы, будто пытаясь пронзить их взглядом.
— Эй, — приказал он одному из Яростных, — скачи к Ирсубаю и вели ему явиться ко мне.
Всадник взметнулся в седло и помчал выполнять приказ.
На городских стенах угадывались защитники. Наверняка кипятят воду, растапливают смолу, заготавливают увесистые камни — готовятся к встрече. Арачын зло усмехнулся. Дурачье, они думают противостоять непобедимому хазарскому войску!
Порывом ветра донесло запах слонов, и скакун под сотником заволновался. «Я пущу слонов после того, как конница изрубит людинов и рассыплется вокруг стен, — подумал Арачын. — Конники будут сбивать защитников Куяба стрелами, а слоны, прикрытые панцирями из щитов, проломят ворота».
Но слонов пришлось задействовать раньше и совсем иначе.
На холм взлетел скакун Ирсубая. Темник остановился стремя в стремя с Арачыном, не спешиваясь, не склоняя головы, как равный, проговорил:
— Звал меня?
— Ты забыл сказать «Непобедимый», — процедил сквозь зубы Арачын.
Четверо всадников из тысячи Яростных тут же окружили Ирсубая. Мигни Арачын, и Ирсубай вмиг окажется под копытами, всадники спешатся и сломают ему позвоночник.
Губы Ирсубая побелели.
— Прости, Непобедимый, я слишком обеспокоен исходом битвы.
— Твои воины ударят первыми, — сказал Арачын, глядя в глаза темнику. Если мелькнет в них хоть тень недовольства, Арачын прикажет лишить темника жизни.
Тот почувствовал приближение грозы и, прижав руку к сердцу, проговорил:
— Ты оказал великую честь мне и моим воинам! Он развернул коня и помчался к своим.
Тысяча Ирсубая развернулась широким полукругом. Всадники застыли, ожидая приказа к атаке. Сам Ирсубай выехал на четверть стрелища, спешился, вышел вперед и бросил вызов. Арачын невольно залюбовался гордой осанкой темника, как он уверенно ступает. Позолоченный шлем сверкал на солнце, а на рукояти сабли вспыхивали драгоценные камни.
— Эй, славянский собака, — крикнул темник, — чей башка первый резать?
В ответ раздались смех и улюлюканье.
Расталкивая товарищей, из толпы выскочил щупленький паренек и деловито направился к хазарину. Оружия у парня не наблюдалось, зато в руках что-то темнело. Ирсубай выхватил клинок, изготавливаясь к схватке.
— Эй, хазарва косоглазая, — заорал парень, когда до темника оставалось шага три, — чего глотку дерешь, оглоблю тебе в дупу. Мне с тобой, дерьмоедом, тягаться — позор один. Тебе ж морду отмыть треба прежде, чем к людям допускать!
Ирсубай взмахнул клинком... Парень ловко отскочил и, глумливо заржав, метнул в лицо хазарину коровью лепешку.
Ставка застыла. Все уставились на Арачына. Непобедимый отвел взгляд.
— Он отомстит, — прошипел Арачын, — страшно отомстит.
Но отомстить Ирсубаю не удалось — протерев глаза от дерьма, он обнаружил, что паскудник, вскочив на его коня, мчит к своим.
Ирсубай потряс саблей и проорал:
— Смерть твой страшный найдешь, собака! Славяне ржали и улюлюкали.
— Молодец, Гридька, — неслось со стороны врага, — накормил дерьмом татя!
— Поднабрался у Кудряша-то пакостей! Ирсубаю подвели другого коня, не глядя на воина, темник вскочил в седло и заорал:
— В сечу!!!
Вздрогнула земля — конная лава покатила на славян.
С визгом и воплями конники понеслись на опешивших людинов. Засвистели стрелы, сея смерть и панику. Поляне метались, совершенно обезумев. Во всяком случае, так казалось со стороны.
Арачын, как завороженный, смотрел на поле, на город. Полстрелища, четверть... Еще мгновение, и всадники ударят с наката, примутся рубить славян.
Ноздри Арачына раздувались, уже чуя запах крови.
— Сомкнуть строй, — вдруг разнеслось над полем боя.
Толпа людинов вздрогнула и... внезапно превратилась в ладно скроенное войско. Арачын не понял, как это произошло. Людины встали ровными шеренгами, спокойные, уверенные в себе. Только сейчас Арачын разглядел странное оружие, которое было у многих, — длинный кол с лезвиями, привязанными к его концам. Над войском славян повисла угрожающая тишина.
— Заслоны!!!
Тут же первая шеренга рванула прикрытые скошенной травой высокие, в человеческий рост, щиты, уперла их в землю и огородило войско стеной. В щитах имелись прорези. Короткая команда, и людины просунули в прорези длинные рогатины. Войско славян ощетинилось сотнями смертоносных игл, на которые и напоролись атакующие конники.
Переднюю волну всадников буквально смело. Кони — с пропоротыми боками, перебитыми шеями, сломанными ногами — бились на земле, а их седоки корчились под ними — немногие успели высвободить ноги из стремян.
Щиты разомкнулись, и в образовавшиеся прорехи хлынули людины, принялись орудовать «колами». Арачын как завороженный смотрел на бойню, не понимая, почему Всемогущий Тенгри отвернулся от доблестного хазарского войска.
Жеребяка уважал бузу — боевой пляс. Такие коленца выделывал, прямо на заглядение. А уж с дрыном и вовсе равных ему не было. Хотя и другие мужики куябские не морковкой деланы! С исконным оружием в ладу. Здорово придумал воевода — приладить к дрынам клинки. Жеребяка ухмыльнулся, чуя силу, и принялся трепать дородного хазарина. Хазарин визжал, как свинья, и норовил дотянуться до Жеребяки кривым клинком. Жеребяка ловко отмахивался, и хазарская сабля причиняла вред лишь деревяхе, оставляя на ней неглубокие зазубрины. Оттого что не может достать славянина, тать верещал и пучил зенки, злобно кривя рот.
— От, жаба поганая, — скалился Жеребяка, — детей тобой пужать!
Кузнец будто нечаянно споткнулся, подставив под удар затылок. Хазарин дико завизжал и уже собирался прикончить противника, но тот вдруг шатнулся в сторону, дрын описал дугу и обрушился коннику на голову.
— Ну шо, не нравится? — осклабился Жеребяка. — Знамо дело, когда по башке-то... кому понравится? Ну ниче, ща полегчает.
Жеребяка потянул на себя, и клинок, проскользив по хазарскому шлему, уставился врагу в лицо. Конник попытался сбить жало саблей. Не успел. Жеребяка с гэканьем вогнал острие в глаз и для верности провернул дрын.
— Видал? — крикнул Жеребяка Васильку, который весьма обижал другого всадника. — Второй уже.
— Ну и шо? — осклабился Василек, отплясывая вприсядку. — Я троих завалил.
— Брешешь!
Василек, подпрыгнув, отбил хазарскую саблю и полоснул нападника по горлу. Тот удивленно взглянул на него и, захлопав очами, покатился с седла.
— Брешу, четырех!
Арачын отыскал позолоченный шлем Ирсубая. Темник размахивал саблей и что-то орал, поворачивая жеребца. Уцелевшие всадники, глядя на своего командира, так же воротили коней. Славяне, орудовавшие дрынами, укрылись за щитами, едва последний хазарин оказался вне досягаемости. Стена щитов, расступившаяся, чтобы впустить «плясунов», вновь сомкнулась и замерла. Если бы не гора конских и человеческих тел, можно было бы подумать, что сшибка еще только предстоит.
Поредевшая тысяча откатила от смертоносной стены, принялась кружить в полустрелище от нее. Всадники гарцевали, потрясая саблями, визжа и понося врагов.