Вот хазары рассыпались и принялись метать горящие стрелы. Стояла сушь, и стена занялась. Огонь зазмеился по сухому дереву, с каждым мигом набирая силу. Вскоре пламя окрепло. Послышались вопли обожженных. Людины стали бросать щиты, и в стене образовывались бреши.
Ирсубай приказал атаковать, и его сотни понеслись на славян, но, не дойдя двух десятков лошадиных скоков, вновь рассыпались и принялись стрелять из луков.
Арачын, хоть и не любил Ирсубая, не мог не отдать ему должное. Молодец, темник! От сплоченного первого строя не осталось и следа. Людины сбивались в кучи, пытаясь потушить щиты, и гибли от смертоносных пчел, выпущенных хазарскими стрелками. Задние, не понимая, что происходит, напирали на передних... Даже с холма были слышны стоны и проклятия недругов.
— Каре!!![43] — вдруг разнеслось по полю. — Щитами, щитами прикрывайсь!
Десятки глоток подхватили этот вопль, и поле пришло в движение. Снимая со спин щиты, славяне принялись сбиваться в правильные четырехугольники. Арачын обомлел, такого он еще не видел. Закрытые щитами четырехугольники ощетинились копьями, как ежи иглами. Хазарские стрелы почти не причиняли людинам вреда. Раздался мерный грохот барабанов, и четырехугольники принялись теснить конницу.
— О Всемогущий Тенгри, — возопил Арачын, — разве мы не чтили тебя, принося богатые жертвы? Почему же ты отвернулся от нас?!
Конники попытались прорвать строй каре, но безуспешно. Длинные копья разили, не зная пощады. Гремели барабаны. В такт отбиваемому ритму над полем летел странный боевой клич:
— Ать, ать, ать-два-три, ать, ать, ать-два-три...
— Шагай дружно, — орал Святогор, — пусть тати от страху в порты наложат!
Ополченцы старательно печатали шаг, как учили... Шли ровно, не колыхнувшись. Перекрывая грохотом визг хазар и лошадиное ржание.
— За-пе-вай! — рявкнул Святогор.
— Это про ворону, что ли? — уточнил Вторак.
— Про Ворона.
И полилась заунывная...
Каре наступали, воя какую-то дикую полянскую песнь. Всадники понимали не все слова, но и без перевода кровь стыла в жилах...
— Ты не вейся, да черный ворон... — гудело поле, — да над моею головой...
Летела, расправляя крылья, песнь про незадачливую птицу, которая никак не дождется добычи. Многотысячный хор гремел водопадом, сотрясая барабанные перепонки. Ловкачу приходилось орать, чтобы его перевод Арачын мог услышать.
«Они намекают, что мы та самая никчемная птица, — думал Арачын, — они намекают, что мое доблестное войско обломает железный клюв о стены Куяба».
Горячей волной обожгло голову. Если узнают враги Каганата, что какие-то там поляне безнаказанно поглумились над доблестным войском бека, Каганат разорвут на куски. Есть только один выход: залить это поле вражьей кровью. Или лечь костьми, если Бескрайнее Синее Небо отворотит взор от своих детей.
Когда «Ворон» закончился, рать разразилась песней про лошадей, которых какие-то казаки выгнали на берег, а потом этот самый берег покрылся сотнями трупов. Всадники половину не поняли, но идею ухватили — угрожают. Арачыну же перевел Ловкач.
— Убейте их всех! — закричал Арачын. — Втопчите их в грязь!
И приказал двинуть слонов, а за ними свежую конницу.
Слоны, как и ожидал Арачын, смешали порядки славян. И когда это произошло, всадники погнали людинов.
Не кормленные двое суток, слоны были готовы сожрать каждого, кто попадется им на пути. Растоптать и сожрать! Как вкусны теплые мозги, как аппетитны свежие, еще дымящиеся кишки, а глаза, выкатившиеся из глазниц, а свежая селезенка...
Вожак бешено таращил налитые кровью буркалы, выискивая добычу. Добыча ощетинилась копьями и закрылась щитами, и это злило матерого слона! Какая наглость! Пища не должна так себя вести! Гнев бурлил в желудках слонов, гнев гнал их в битву.
Вожак взревел, и слоны наддали. Погонщики закричали, стараясь попридержать животных, но те и не думали повиноваться. Лучники, угнездившиеся в башенках за спинами погонщиков, но в отличие от последних неприкованные, едва не слетели на землю от бешеной тряски.
Слоны с разгону врезались в толпу, полетели кровавые ошметки...
— Да ведь перебьют всех, — нервничал Кудряш, прилипнув к смотровому оконцу, — чего медлишь, батька?
На вершине холма была сооружена «землянка», которая по размерам вполне сошла бы за бункер, — огромная яма, закрытая сверху бревнами, закиданная землей. На крыше приготовлен хворост для сигнального костра, который можно разжечь через люк, проделанный в своде. Передняя стена укрытия откидывалась, подобно тому как откидывается нос парома, потому что была вовсе не из земли, а из бревен, с внешней стороны закрытых дерном.
— Ждем, — скрипнул зубами Степан, — хазары должны поверить в победу!
— Да поздно будет!
— Войны без крови не бывает, — мрачно проговорил Любомир, державший под уздцы скакуна, — сил у нас маловато, хлопче, вот и выдумываем разные хитрости, чтобы ворогов извести поболе, до того как ратью ударим.
— Лучше не береди душу, Кудряш, — процедил сквозь зубы Алатор, — без тебя тошно.
— Да молчу я, молчу, — вздохнул кметь и умолк. В землянке томились три десятка всадников и Рабиндранат в полном боевом облачении — в кольчуге крупного плетения, покрытой красной попоной, в островерхом шлеме с бармицей, на груди и боках гиганта красовались щиты, к хоботу прилажен меч, к ногам — длинные шипы; на бивнях поблескивают навершия копий. Башня, стоявшая у слона на спине, также была закрыта щитами. Из-за этой башни яму пришлось копать глубже почти на полтора метра.
Слон стоял тихо, норова не выказывал. Степан то и дело давал Рабиндранату морковку, и тот жизнерадостно хрупал, чем вызывал улыбки у воинов.
— Ждем, — повторил Степан, — уже скоро. Рабиндранат понимающе кивнул и пошевелил ушами, прислушиваясь к звукам битвы.
Ревя и тряся башкой, хазарский слон налетел на каре, разметал передних, ворвался в человеческую гущу и принялся избивать людинов. Разъяренный гигант хватал славян хоботом, поднимал и швырял оземь, топтал, пронзал бивнями.
Увернувшись от страшного удара, Жердь перевел дух — слон занялся сотоварищами буевищенского атамана.
«Охота убиваться, — думал Жердь, пятясь, — пущай вон они костьми ложатся, а мы погодим малехо».
— Навались, — крикнул атаман, отступая за спины товарищей. Каре состояло из буевищенцев, и Жердь был за главного. Колченог отчаянно запищал, высунув мордочку из-за пазухи хозяина.
Артельщики недобро косились на атамана и «наваливаться» не желали, напротив — всячески уклонялись от схватки со слоном. Тот был надежно защищен — «одет» в кожаные доспехи, увешан щитами, да к тому же на его спине в башенке сидели не жалеющие стрел лучники, и пропадать почем зря у буевищенских не было ни малейшего желания.
Один из артельщиков, кудлатый мужичище по кличке Борщ, выбрался из толпы, обошел слона сбоку и вознамерился выказать молодецкую удаль. Слон почуял недоброе, извернулся и встал грудью.
Мужик выругался и пырнул копьем, метя в слоновий глаз. Слон мотнул башкой и, схватив хоботом древко, вытянул Борща на себя. Затем обвил копейщика хоботом, поднял над землей, взглянул в глаза жертве и... сунул ее головой в пасть. Послышался отвратительный хруст, с нижней губы слона сбежал кровавый ручеек...
Расправившись с копейщиком, гигант набросился на обомлевшего от ужаса парня по кличке Ерш, ударил бивнями в живот и опрокинул на спину. Слон опустил ногу, превращая в кровавую кашу то, что совсем недавно было человеком.
43
Каре — боевой порядок, применявшийся европейскими армиями XII — XIX вв. Зарекомендовал свою эффективность в отражении кавалерийских атак