Малина, натуральный донской казак, рожак станицы под Новочеком-Новочеркасском, немцев ненавидел лютой яростью, такой, что зубами был готов грызть. И убивал без жалости, не разводя интеллигентных мерихлюндий. Пленные? Какие-такие пленные, война вокруг, пленные, придумали тоже… А они наших там что, на курорты отправляют?
Все знали — на курорты никого не отправляли. А случалось и хуже. Малина, зная о «хуже» многое, видевший своими глазами, уходил, если обсуждали Дон.
На Дон, после огненной бури на Волге, вернулись старорежимные, беляки, шкуровцы. А их, как часто случается, некоторые даже ждали, кланялись, протягивали хлеб-соль. Эти лютовали куда там немцам, эти вспоминали все, оставшееся за спиной с семнадцатого года.
Малине говорили, мол, везде такое есть, всюду подлецы найдутся. Малина слушал, кивал головой рассказам о Кубани, о горцах, среди которых отряд обретался частенько и уходил. Веры в людей ни у кого и не осталось, так, на чуть-чуть. Пока их как-то не спас лезгин с аусвайсом.
Плотный усатый дядька, вывозивший из сельца заготовленные хворост с бревнами, наткнулся на разведгруппу у речки. Отошел помыть руки и, развернувшись, уставился прямо на Малину в пяти шагах и с ножом в руке. Почему командир не бросил нож, не кинулся, по-кошачьи, чтобы перерезать глотку? Даже сам не смог потом объяснить. Вроде как увидел в глазах что-то, мелькнувшее и цепанувшее накрепко. Малина тогда не прогадал.
Разведгруппа шла четыре пары ног. Пятую, сержанта Бахметьева, тащили на плечах. Сержанта клюнула пуля, следом вторая, натворив дело в ляжках. Он не умер от кровопотери, но идти не мог. А Малина, полгода воевавший с одними и теми же людьми, нарушил все инструкции. Не добил товарища, приказал тащить на себе. А их уже гнали.
Макар был тогда с ними, и даже видел грузовик усатого, стоявший на краю села.
Через час они тряслись в кузове немецкой машины, аккуратно заваленные сухими нарубленными ветками, осторожно ели горячую лепешку, переданную водителем и не знали — чем все закончится.
Закончилось поздним вечером, стареньким доктором-армянином, ночевкой и новой ездой, теперь уже за старыми больничными матрацами. Лезгин отвез их в Кизляр, откуда требовалось перевозить боеприпасы для егерей, стоявших в горной Чечне. Из Кизляра группа вышла к партизанам на Кубани, и, отлежавшись, их снова отправили назад, воевать в горах и предгорьях, к своему отряду.
Здесь, на выступе скалы, откуда шла дорога на перевал, они оказались не случайно. Отступать все же оказалось некуда, их загнали, а туман дал отоспаться и хотя бы немного восстановить силы. Сниматься следовало прямо сейчас, когда тропка виднелась хорошо, хотя в горы лезть не хотелось. Стальные клинья у отряда имелись, но маловато. Веревок должно хватить, конечно, но теплой одежды почти нет. А больше двигаться некуда.
Шамиль, проводник из горских партизан, тоскливо косился на хребет, куда им скоро придется карабкаться. Шептал под нос, поминая милосердного Аллаха и не смотрел на Ваньку, атеиста и комсомольца, своего давнего дружка, встреченного у Малины.
Отряд должен был добраться до грузинских товарищей, передать им новое оружие, гранатометы, и забрать партию английских лекарств, в первую очередь — антибиотиков. Нападать на госпиталя немцев становилось все сложнее. После начавшейся бучи у их союзников, болгар с турками, немцы зверели с каждым днем. А караулы, обыски, облавы и проверки документов усиливали на глазах.
— Чуют гниды, чье мясо съели, как та кошка… — Малина злился из-за невозможности пополнить каптерку партизанского госпиталя и радовался творящемуся. — Сейчас-то наши начнут, зараз, наступать. Погонют сволочей и в хвост и в гриву, точно говорю, хлопцы.
Хлопцы соглашались и снова шли в горы, навстречу редким грузинским товарищам, помнившим честь с совестью. Тем перепадало медикаментами из совсем дальнего Закавказья, где турецкие оставшиеся армяне, объединившись с курдской армией, вовсю воевали с османами.
Курдов снабжали союзники, потрепанные, как и все за двадцать лет войны, но упрямые, как и все англосаксы. Лекарства, частенько, попадали лежалые, когда совсем выдохшиеся, но госпиталю, спрятанному в разросшихся прикубанских лесах и сопках, нужно было все.