– А что ж Иисус твой не женился? – парировал я, задетый «дурачком» и «обалдуем». Бабушка на этот вопрос взяла мою руку в свою и цепко и неуклонно продолжала водить ею по часовой стрелке, что б я уразумел.
– Ибо несчастный он был человек…
– А вот и женился бы на твоей Макоши! – указал я подбородком на матрону, – может осчастливился бы.
Она посмотрела на икону, потом на куклу, потом на меня, и через минуту рассмеялась своим долгим, тягучим, глубоким, грудным, теплым, детским смехом.
– А может они и женились. То нам неведомо, ты лучше об себе думай. Ох, Васек-Васек! Выдумщик ты затейный. Какая девка на такого болтуна посмотрит?!
– Ну, зачем мне хлеб печь? – начал я уговаривать бабушку после маленькой победы, чтоб она меня отпустила побыстрее. Дед в сенях снедь собирал, намереваясь на рыбалку предвечернюю.
– А вдруг голод? – рассердилась бабушка на спешку. – Будешь знать, как сныть сушить, как муку из нее делать, чтоб волшебные лепешки получились, они голод на два дня гонят… – поучала бабуля.
– Ну, какой голод, бабушка?! Что ты говоришь?! Голод еще большевики победили… На дворе двадцать первый век, – повторил я любимую славу деда.
– А так война… может быть.
– Да мы ж самые сильные, кто против нас пойдет? – все спорил я, при этом не забывая все-таки помешивать тесто и подбавлять ингредиенты, на которые кивком указывала Бабушка. Честно сказать, катать тесто было приятно, а с сушенной снытью и еще какими-то травками, масса сделалась вся зеленая, смешная, а пахла так ароматно, что съесть хотелось сейчас, до запекания.
– И на твою долю хватит, сынок. Не беспокойся! – успокоил дед, с удочками заходя в дом. В другой руке, он как обычно держал свежую газету, с утра пятницы доставленную почтальоншей тетей Светой.
И стал ей махать. Как обычно. Как мечом или стягом.
– Ты понимаешь, обложили со всех сторон. Прям, как на минном поле! Сталина на них нет!!! – краснел дед. – Дождутся! Дождутся, спиногрызы. Проснется русский дух. Покажет, где раки-то зимуют. Французы тех раков пробовали, фашисты вотась недавно откушали. А вообще, – и он приподнял седую бровь, за которой блестел недобро голубым свечением глаз. – Проигрываем мы, сынок, проигрываем по всем фронтам. – И отчаянно тихо выругался.
– Не ругайся, Саня! При хлебе нельзя… – спокойно молвила бабушка, что-то наговаривая на массу, которая окончательно была сформирована, переливалась всеми цветами радуги и даже была в крапинку. Но красивая-красивая. Вкусная-вкусная.
– Поэтому и на тебя, Вася, хватит. Учись, сынок, у бабушки науки врачевания…
– Она меня хлеб учит готовить, – хотел было похныкать я.
– Так хлеб и есть медикаменты, – удивился моему непониманию дед.
Теперь мои брови поползли вверх.
– Будешь все травы знать – никогда не захвораешь. Никогда! Где немец не пройдет, фин не пройдет, – и он наклонился ближе, – даже заяц сгинет от холода или голода, – ты жив останешься. Знаешь, татары почему всех завоевали? они ведь нам, братья хитрые, все порассказали про колдовство свое, когда мы им жердочку-то подпилили. Про зелье татарское. Трава есть болотная, как ведь, мать, она зовется? – спросил помощи дед у бабушки.
– Ирный корень или аир болотный, – подсказала та, с таинственным видом направляясь в красный угол, где печь, куда мужчинам вход заказан.
– Вот! Они его завезли черте откуда… Но вещь хорошая! Засадили им все болота, где локацию обосновали, и бед не знали. Какая хворь – а им хоть бы хны. Ну а потом уж, когда мы их победили, обменялись, так сказать, опытом-то…
– А вот как же мы их победили, если они такие хитрые были? – вымыл я руки и выставился как оловянный солдатик, готовый к рыбалке за пескарями.
– Потому что русские непобедимы, – удивился такому простому вопросу дед и торжественно вручил мне удочки с червяками. – Ну, пойдем что ли я тебя магии боевой поучу… Раз такое дело!
– Ну, наконец-то!!! – вскричал я радостно.
– Не орите, лешаки. Хлеб все слышит… – выглянула бабушка Оля из разноцветных занавесок, с грустью поглядывая на украденного дедом ученика.
Продолжение следует
«Васька, Колька и Зизи»
– Я вот одного не понимаю, – обращался дедушка Саша как бы к бабушке Оле, но чувствовалось, что он ни ей говорил. Да и ей было не особо до его размахиваний новой пятничной газетой, уже значительно помятой у основания кулаком. – Что они к нам все лезут и лезут?! Ведь живут получше нашего, судя по писанине своей же?! – и он опять с жаром напялил очки, удивительной прочности от таких пятничных страстей, на свой большой нос и стал вчитываться в проценты роста чего-то там, чего нам с бабушкой не дано было понять. Ибо оно никак не влияло ни на редьку в огороде, ни на красивые зелененькие огуречики из теплицы, ни на свиней в хлеве, которых мы только что с ней покормили.