– Главное, Ольга… Ольга! Да ты меня слышишь или нет? – Бабушка повернула свое красивое безмятежное лицо с большими добрыми голубыми глазами, в которых отражалась вся правда мира. – Стало тяжело, понимаешь! Все вверх дном! Черт им в печенки! Диверсия! Не иначе.
– Тяжело, да, дедушка стало русскому солдату? – хотел подлить я холодненького кефирчика на дедовы раны, как наткнулся на тяжелый чернеющий на глазах взгляд пращура.
– Тяжело, Вася, должно быть врагам русского солдата!!! Ибо еще не одна вошь мимо сапога ейного не прошмыгнула… Только вот разозлить его трудно, уж больно ленив и жирен стал… на кредитах вражьих… – и стал читать какие-то экономические подъемы чего-то и спады кого-то. Читал-читал, а потом вдруг всмотрелся в меня и говорит:
– А ты, Васек, что дома-то тухнешь, как кочерыжка от капустки, почему не с Колькой по огородам носитесь? Хошь рыбалку организую, удочки вам сооружу, червей накопаю? – и просверлил меня взглядом до самых до носков, видя и смятение и румянец, и прячущиеся глаза.
– Поссорились что ли со столичным пижоном?
– Ну не то, чтоб поссорились… Просто он выпячивается, – я сама выпячил грудь, показывая, как друг ее колесом выставляет.
– Продолжай, – проговорил дедушка, откладывая скандальную газету в сторонку. Бабушка отошла в сени огурцы малосолить.
– Ну, он меня все поучает и поучает. Мол, это слово так не говорится. Так вот и так – не делай, эдак вишь деревня немытая только делает. Приличные люди, по-другому себя ведут. Потом говорит, там не молчи, а здесь говори… Прям до смерти надоел со своей школой! Смешно! – взорвался я, хотя было не до смеха.
– Странно, Вася… Он ведь у тебя не просто в приятелях, а в лучших друзьях ходил. Мы его по моему тесту военному проверяли. По всем признакам – лучший друг.
– Ну, проверяли, а он, взять, и изменился… – отмахивался я.
– Что-то, Вася, мне другое мерещится. Но если тебе, конечно, не интересно моего мнения послушать, – то помолчу! – закрыл он рот своими большими рабочими руками на замок.
Я сам замолчал, будто воды в рот набрал. Естественно, послушать мудрого деда, который никогда зря не скажет, зря не обидит и не похвалит – ой, как хотелось. Но чувствовалось, беседа волнительная предстояла, где я, сам не зная почему, знал, что выйду не красавцем.
– Ладно, валяй, – разрешил я, сразу приготовив недоверительное лицо.
– Ты, сынок, только сначала до конца выслушай, а потом скажешь свое мнение и морду козью строить потом будешь, – он удобнее уселся, прислушался, как копошится бабуля с огурцами, прикинул сколько времени есть до того, как она вернется и начал:
– Я, знаешь, не по своей воле мир повидал, и не только в столице бывал, в Москве нашей матушке, а везде, по миру. И японскую захватил и нашу отечественную. И скажу тебе честно, люди, Вася, везде одинаковые. Хоть чехи, хоть хазары, хоть самураи, хоть арабы, хоть евреи. Среди них много плохого племени и семени бродит, это правда, а много и хорошего. Но в городах больших, куда люди, как муравьи скапливаются от бестолковости и отчаяния, тоже свои плюсы имеются. От общежития тесного вырабатываются, сынок, правила суровые, что б другому на ногу или на голову не наступить. И в этом они, городские, от нас, деревенских, конечно, молодцы. Может и прав в некоторых местах Колька, что надобно ножик и вилку держать, как полагается, а не ложкой махать, будто саблей. В столицах учат ровнее быть, выдержанней, терпеливее, торопнее и расторопнее, – и он погладил меня по голове. – Но везде мера нужна. Мы ведь городским фору в удали, здоровье, в силушке, в смекалке мужицкой дадим. Земля русская только деревенским одним силу дает, ибо они ее милую только и орудуют в поле. Поэтому нос задирать ни одному, ни другому нельзя. А то так стенка на стенку пойти можно. И история знает такие примеры. – Он посмотрел на злосчастную газету. – А вот поучиться друг у друга есть чему. И раз ты обиделся на Кольку – значит, есть правда в его словах. Иначе б что тебе зря обижаться? Ну, назвал друг друга «дурачком», велика беда? Ты ж не дурак? Или как? – и вострился на меня своими острыми глазами из-под седых мохнатых бровей.
Я надулся словно жаба, и минуточку пожевав губами, все-таки их разомкнул:
– Ты думаешь, я не понимаю? Все я понимаю! Вот этого самого и боюсь. Папка с мамкой собираются в Москву переезжать, знал? – и я воткнул свою иголочку в дедушкин взгляд, который тут же разбился, как стекло. Мне даже послышались падения осколков. Дед отпрянул.