– И чего это всех в Москву-то понесло? Дома стены навозом мазаны, что ль?
– Работа новая папке предлагается. Да и мамка говорит, ей там лучше. Здесь на художников как на инопланетян смотрят.
– Ну, сноха-то всегда с придурью была, это правда. А Иван-то что? Хочет всех в столице переработать? Здесь он кто, а там никто, – тихо проговорил дед, что-то прикидывая в уме.
– Ну и как я там буду жить? – взмолился я в отчаянии, думая о своей судьбе. – Колька все меня поправляет: мол, не окай, не акай, башкой не крути, как деревенщина… – я почти плакал от понимания, что нет мне больше места ни здесь, ни там.
– А ты и не крути, что тебе жалко? – сказала бабушка, входя в дом. – Городским всегда в деревне будет тесно, а деревенским в городе тошно. Это нормально, – проговорила она спокойно. – Каждому не угодишь. Кому бусы, кому серьги…
– Нет! – отрезал я весь бабушкин расклад. – Они какие-то другие эти городские… и я так хочу, но не понимаю… как надо!? Вот Зизи говорит, – обратился я к бабуле, чуть ошалелой от моих рассуждений. Дедушка тем временем весь погрузился в раздумья. – В Испании все бабушки и дедушки не хоронят себя в деревне, как рабы на плантациях, а каждый день танцуют в клубах и песни веселые поют. В свое удовольствие живут. А им еще за это правительство пенсии повышенные платят. Зизи ж в Испании живет. Она знает.
Бабушка заморгала, будто ей муха в глаз попала. Дедушка даже проснулся.
– Зизи?
– Ну, у них имена другие там дают, – повторил я за Зизи.
– Зинка что ль Вереднякиных внучка? – спросила недоверчиво бабушка Оля.
– Она, – ответил просто я.
– И что еще рассказывает твоя Зинка испанская зараза? – спросил заинтересованно дедушка.
– Ну что танцуют старики, какую бишь? Бачату! Или орчату? Короче, себя не гробят на полях, – припоминал я, как попугай. – Все красивые, веселые, вовсе на бабушек и дедушек не похожие. И им еще за это платят повышенные пенсии. Вот!
– А картошку с початками кто за них собирает? Какие рабы? Кто-то же должен на полях-то работать! Жрать-то хочется после танцев? – поинтересовалась хмуро бабушка. – А нам вот танцевать некогда, сынок… Хоть я на свадьбе Ярославских, – вдруг прыснула она от воспоминаний, – дала жару. Кто свиньям давать корму будет? – опять возвратилась к хмурому тону, – кто за огородом ухаживать? Сад вишневый надо кумовьям собирать помогать. Кстати, Саня, Аглая уж дважды заходила, звала, – локтем тронула бабушка дедушку.
– А за внуками присмотр кто будет вести? – опять ко мне обратился серьезный взор голубых бабушкиных глаз. – У Бориса три снохи на сносях! – разулыбалась она, сменяя гнев на милость от таких вестей радостных. – Вот поедет Аглая помогать снохам-то! А кто еще поможет, как не родная свекровушка?! На то она и кровушка, милок… – она погладила меня по голове и поцеловала. – Вот твоя жена забеременеет, я, если в силах буду, обязательно приеду помочь.
– А испанским бабушкам, – вдруг серьезно сказал дедушка Саша, – не с кем нянчится, внучков-то и нет. Перевелись, – он почему-то опять сурово схватился за газету, как будто она причина всех бед. – Вот они и пляшут от горя. Диверсия, Вася! Не иначе. А внучков у них нет, потому что огородов нет. Им ведь пенсии большие платят за то, чтоб они помои со своих супермаркетов жрали, какие уж теперь внуки? – он плотно сжал губы, они аж посинели. – Рабы. А рабам что воля, что неволя, вот и пляшут, чтоб забыться. Несчастные. Мы ведь с испанцами большие друзья были… А потом сплыли наши друзья… в омут капиталистический.
– А тебе вот, что скажу, Вася! Если какая бестолковка или зараза глупость смолола… Это не значит, что надо глупость повторять. Сам подумай, разве хорошо, что бабушка на бабушку не похожа: пляшет, малюется, помои ест. Так мужик на мужика перестанет быть похожим, женщина на женщину. Глядишь, и дети переведутся от такой моды… – и топнул ногой. – А вот другая мода «для себя все жить» и молодых и старых, уже из ума выживших, изводит совсем. Ну, пожила она для себя, натанцевалась вдоволь до радикулита, а ради нее кто жить станет? Кто ее старую, немощную, любить на старостях лет будет, коли все на себя истратила? А ради полей колхозных кто станет жить? Ради природы? Ради общества? А если война, кто родину защищать пойдет?
– Да и пригоже ли бабе… – бабушка Оля не стала заканчивать. – Но ты, Вася, не беспокойся за нас, если думаешь, что мы не пожили. Пожили. Всякое было. Только в памяти, родной мой, танцы все стираются, а рождение и взросление детей, а потом внуков, и если Бог даст, правнуков, только и остается. На такое никакой пенсии не жалко.