Я слегка прослезился. Это увидели бабушка и дедушка и тоже почему-то стали утирать глаза.
– Уезжает Вася наш в столицу… – проговорил тихонечко дедушка.
– Покорять уезжает…– проговорила бабушка.
– Я вас никогда не забуду… – хмыкнул носом я и уткнулся в большую бабушкину грудь, пахнущую…. Пахнущую … Большим Домом.
– Ты не забудь только про правнуков, ладно? – сказала она, поглаживая светлые мои волосы.
Продолжение следует
«Родинка»
– Свекровка, помоги, родная! – вскричала тетя Таня, влетая в нашу избу, держа на руках огненного цвета мою недавно народившуюся племяшку Женьку, которая словно очумелая, кричала во все горло, что виднелись первые десять молочных зубов.
«Эх, опять беда какая-то» – уныло подумалось мне, и я даже не скакнул с постели, как это делал раньше, когда ночью, обязательно прям ночью!!! Кто-нибудь из деревни прибегал с какой-нибудь напастью. То корова пеной пошла, то пожар, то ребенок с температурой – и все к нам. Нет, чтобы в милицию или в больничку…
Но здесь все-таки родня, и поэтому я привстал, надел майку, штанники и побрел за повскакивающими, словно солдатики из коробки, бабушкой Ольгой и дедушкой Сашей, на ходу надевающие одежды.
– Помоги, Ольга, кричит, как ошпаренная… А все этот прыщ виноват, – и тетя Таня перевернула двухгодичную Женьку спиной к бабуле, показывая невероятных размеров прыщ, нехорошего красного взрывного цвета. Да то не прыщ, а какой-то горб рос! Дедушка присвистнул, я машинально тоже. Дядя Петя, что вошел позже «без лица», весь белый, уже не свистел, так как навидался этого и наслушался еще дома.
– Не дурите, езжайте в центр, пусть хирург глянет, – посоветовал дедушка. – У нас на войне и не такие гангрены бывали, – он почесал седую голову. – А, оне, хирурги, хрясь! – рубанул ночной воздух. – И нет проблемы-то! Не дурите. Тут специалисты нужны.
– Были мы уже у специалистов, – ответила слезно Татьяна, – прикладывали ихние и примочки и мази, так он только за этот день в два раза вырос, – и прикусила губу в страхе за единственную дочь.
– Не дурите! – грознее вещал дед. – Оне, хирурги, ножиками своими почикают и нет горба.
Все молчали и смотрели на бабушку Ольгу, которая внимательно всматривалась в ребенка, что-то кумекая.
– То не прыщ… – лишь кинула она, глянув в озабоченные лица родни, понимая, что ситуация критическая, и прямо сейчас надо принимать решение. – Дайте нам полчаса, а потом поедете в больницу. – Сказала и махнула рукой, чтоб все вышли из избы. Сама позвала внучку, но та продолжала орать, ничего не видя, ничего не слыша, как будто бес в нее вселился.
Я тоже побыстрее поплелся из крика-ора, чтоб в сенях где-нибудь прикорнуть, пока сыр-бор с прыщом уляжется… да только меня кто-то за шиворот воротнул назад.
– Вася, останься. Мне помогать будешь. Пойди полынь из чулана достань, из мешка с вязью. Нитку черную льняную, что я травы перевязываю принеси, – командовала спокойным голосом бабушка, хотя на руках у нее выворачивалась Женька, на которую страшно было смотреть. Чертенок какой-то! Рожек только не хватало.
«И откуда столько сил, что б так орать-то», – подумалось мне.
– Силы бесятся, – ответила бабуля, моргнув, – мы сейчас их успокоим. – И подошла к умывайнику и давай красную вскипяченную Женьку умывать, от чего она еще в два раза больше взбесилась.
– Ладно, ладно, – не унималась бабушка, окропляя водой детское лицо. – Ты ж моя хорошая, ты ж моя любимая. Самая моя любимая! Никто никогда с тобой не сравнится… Всегда тебя любить буду, даже когда помру, – тихо-тихо зашептала ей на маленькое огненное ушко бабуля.
Я было хотел прислушаться к таким речам, мне ухо режущим, да бабушка толкнула в спину, что б поторапливался за прошенным.
Уложила на руках Женьку, закатывающую глаза и хрипом булькующую, силы истощались у ребенка, и давай посыпать тихонечко ее травкой, что я принес.
– Смотри, Вася, сынок, внимательно. Учись! Все в нашем теле нужное, ничего лишнего нету, ибо сверху получше знают, какой подарок или урок послать… И этот горб нужный… Родной он нам, как мы друг другу, – и принялась ему слова все те же наговаривать, как песню: про любовь, про уважение да про то, что скучает по нему сильно, и знает, как он скучает по семье. Жалеет, что не в этой жизни увидеться придется, а может, Бог пошлет, хоть малую встречу, хоть одним глазком. Тем души родные и успокоятся…
– Погладь, сынок, свою сестричку… Скажи, как ты рад, что она родилась. Ведь хуже, Васек, ничего не придумаешь – как в одиночестве быть да жить, куковать. А так теперь у тебя сестра имеется. Есть кого охранять. Есть кому печали излить. Есть кого на день рождения позвать, да горе вместе выпить, если придется… Да не простая она у нас. Ух, сильная богатырша народилась, – потрясла в больших сильных руках бабушка свою действительно богатырскую внучку, – посильнее тебя и меня станется, – и улыбнулась своей улыбкой светлой и доброй.