В конце зимы позвонил Родионов и вырвал меня из кипящих театральных страстей нашего класса. «Следующее занятие, как всегда, в понедельник»,— будничным тоном сообщил он.
Дверь открыла жена Родионова, радостно улыбаясь всеми своими морщинками. Заботливо помогла мне снять пальто, найти тапочки и потопала на кухню. Оттуда вкусно пахло.
Родионов возвышался на своём обычном месте. Нисколько не изменился. Может, чуть бледнее обычного. Ну и одна штанина была заколота, а рядом стояли костыли. Он ими не воспользовался, ни разу не встал. Учеников больше не было. Ни одного.
«Так, на чём мы остановились?» Родионов пожевал губами и продолжил ровно с того места, где закончил почти полгода назад. Через пять минут я чуть не взвыла. Зануда! Динозаврище непрошибаемый! И это его я ждала, чтоб сидеть сейчас и давиться совершенно простыми и до безобразия скучными графическими решениями систем неравенств? Впрочем, он поймал меня на неаккуратной записи и покачал головой. Посмотрел те задачки из Сканави, которые вызвали у меня трудности, подчеркнул ошибки и оставил решение за мной. Не знаю, бросил ли он курить. Время от времени он грыз пустой мундштук.
По дороге домой я возмущалась про себя, что он растолковывает то, что я и так знаю,— очевидные и лёгкие вещи — и не даёт того, что мне надо для поступления. Я мысленно негодовала, но в следующий раз опять пришла на занятие.
А Русик на очередном уроке подозрительно сиял. Понятное дело, никакая физика мне в голову не лезла. Видно же, что у него новость. Но он честно промучил меня многозначительным видом положенный для урока час и только потом начал рассказывать: «Есть такая организация по изучению аномальных явлений — Общество биоэнергетики имени Попова. Они устраивают свою первую конференцию». Выдержал паузу. «У нас в городе!» Рот у меня открылся. Но это было ещё не всё. Русик протянул мне пригласительный билет. На моё имя! Я задохнулась от восторга и благодарности и долго не могла ничего сказать. Произведённый на меня эффект явно превзошёл все его ожидания.
Я открыла программку. Я сплю? Или чудо имеет место быть? Названия докладов звучали умопомрачительно интересно. Вошик просто сдохнет от зависти! А на конференции Русик обязательно задаст какой-нибудь каверзный вопрос и посадит приезжих профессоров в лужу. А может, это буду я: «Профессор, а вы пробовали повторить этот опыт под вакуумным колоколом?»
Русик вернул меня на землю: «Я очень прошу держать это в секрете. Конференция согласована с властями, но поповцы просят её не афишировать. Только для своих».
По дороге домой я высчитывала, сколько дней осталось до мая, то есть до заветной даты. Интересно, почему выбран именно наш город? Хотя у нас даже Высоцкий выступал, когда был в опале. А почему общество имени Попова? Кстати, кто такой Попов? Физик, который изобрёл радио, или другой? Русик же ничего толком не рассказал.
Родионов по математике нисколько не ускорился и ничего не опускал. Монотонным голосом под мои зевки диктовал мне определение предела последовательности. «Математика,— он дописал мне пропущенный значок в тетрадку,— небрежности не терпит. Вашу запись никто не прочитает верно, даже вы сами». Я тихо возненавидела пределы. По крайней мере, мне так тогда казалось.
Утренние поездки в школу уже не были унылыми, как зимой. Солнце! Приятно смотреть из окна автобуса на улыбающиеся весне лица прохожих. Однажды еду и вижу на улице ну очень серьёзную, не в пример другим, пару. Он несёт два портфеля, свой и Её. И, видимо, говорят они о чём-то важном. Виталик не хохотал, как обычно. Вот девушка взяла портфель и повернула в сторону бывшей школы Виталика. А он бросился догонять автобус. Жалко, что он бежал не оборачиваясь, а то увидел бы, как Она остановилась и смотрит ему вслед.
Так вот кто этот таинственный приятель! Сам Виталик. И он воспользовался моим советом. Судя по всему, удачно. А может, это просто весна...
На занятиях у Родионова стало поинтереснее. Я честно аккуратнейшим образом заполнила таблички для построения графиков простеньких функций, и динозаврище смилостивился и соизволил перейти к сложным. При одном взгляде на которые становилось страшно от их запутанности, что мне нравилось. Казалось, Родионов не замечал, что из учеников у него осталась я одна. Я не знала, доволен ли он мной. Но я просто чувствовала, как он доволен процессом преподавания математики.
Антошка пришёл в школу возмущённый, размахивая вырезкой из вчерашней «Комсомольской правды»: «Вы это читали?» В газете напечатали огромнейшую разгромную статью по поводу группы «Машина времени» и Макаревича. «Рагу из синей птицы». Всю биологию Антошка сочинял с нашей помощью письмо в редакцию с опровержением. По классу гуляли записки с поправками вроде: «Добавь ещё про Марка Бернеса в качестве аргумента». На уроке истории письмо было согласовано и переписано начисто. После уроков мы остались и дружно всем классом подписали. Антошка побежал на почту отправлять.
В газете публиковали злопыхателей, согласных со статьёй, а нам даже не ответили. Подписка на «Комсомольскую правду» для комсомольцев была строго обязательна. Антошка не смог её аннулировать, как ни пытался. Сказал нам, что перестал открывать газету, выбрасывал сразу, не читая, в мусор.
Конференция биоэнергетиков не состоялась. Власти её всё-таки запретили. Мне удалось вытянуть подробности из расстроенного Русика: вроде нескольких докладчиков арестовали в поездах по дороге в наш город. Надо же, а газета «Труд» в это время печатала статью за статьёй про домового-барабашку, который донимал двух студенток. Учёные высказывали свои мнения. И ничего. Жалко, что так редко печатают подобное, все ж взахлёб читают. «Для того и печатают, чтоб отвлечь народ от колбасной демонстрации или завала людей в шахте»,— буркнул Русик. Про гибель сотен шахтёров никогда ничего не писали, верно. В городе, конечно, знали. Но официально этого как бы не было.
«А что такое колбасная демонстрация?» Русик, похоже, пожалел, что начал такую тему. Перевёл разговор. Отшутился, прощаясь, что он бы с удовольствием потыкал в барабашку или НЛО вольтметром, так он никаких летающих тарелок и прочего никогда не видел.
Я, огорчённая, пришла домой. Отнекивалась от мамы, обеспокоенной, что я заболела, но оказалось, я и вправду заболела. Весной-то. Пропустила неделю школы. Первый урок в тот день, когда я вернулась, начался замечательно: Пашка — Дед Мороз вслух при всех бурно обрадовался моему появлению, а вместо ненавистной биологии была замена — любимая литература. И я даже получила пятёрку за «Жди меня» Симонова, что со мной редко случалось: если мне удавалось запомнить наизусть стих, то рассказать с выражением не получалось никогда.