Родить тебе ребенка я не могу.
Л.
Двадцать сигарет и две чашки капучино за четыре часа сделали свое дело: я была полностью восстановлена. Будто и не было кошмарного пробуждения ранним утром, будто и не было этой невыносимой боли, что властно растеклась по моему телу, будто не было ничего. Двадцать сигарет из двух пачек и две чашки черного капучино - иногда достаточно и этого. Четыре часа я просидела на нашей кухне, куря сигарету за сигаретой, медленно, по глотку, словно живую воду, отпивая из полной чашки с молочной пенкой, на которой была рассыпана корица. Совсем как боль по моему телу. Четыре часа прошло в полном молчании (в словах не было нужды, ведь они лживы, ведь они беспомощны перед нашими чувствами друг к другу): я - за столом, он - прислонившись к дверному косяку одним плечом, распустив свои длинные волосы, неотрывно смотрел на меня своими голубыми глазами. Он не пошевелился ни разу за эти четыре часа, за эти четыре часа я ни разу не взглянула в его сторону, ни разу - в сторону моего Дракона. Двадцать сигарет и две чашки капучино... Хотя сигарет, возможно, было и больше - я не вела им подсчет. Он - вел... И когда сигареты закончились, а капучино было допито, он сел напротив меня. - После тебя у меня мало что останется на память о тебе, - тихо произнесла я. - А родить тебе ребенка я не могу. Он никогда не узнает, что нашептал мне мой призрак на рассвете, перед тем, как я открыла глаза и простонала от разлившейся по моему телу боли. Боли знания. Когда умирает мужчина, у женщины остается ребенок от него, продолжение его. Когда умирает женщина, у мужчины не остается ничего. У женщины тоже... - Ты знаешь, что у тебя останется. ...Не остается ничего, кроме воспоминаний. Воспоминания - вот, что нам досталось в наследство...
2009 год.