Мы обеспечили отвод за пределы кольца 199-го и 200-го ОАДН ВМФ в полном составе: сорок орудий, с боеприпасами, которых перебросили к Можайску, где они сыграл впоследствии важную роль. Этим нас озадачил Жаворонков лично. Снизошел, приехал посмотреть, как устроились в Кубинке его подопечные. Обещал присвоить майора, проговорился, что Саша Хабаров и Денис Степанович представлены к званиям Герой Советского Союза, Указ уже опубликован, но этих газет мы в тот день не получили. Мы все хором под трибуналом были. Так что, похоже, пролетели мы мимо наград, как фанера над Парижем. Два кусочка сахара и две папироски. Жаворонков пообещал разобраться. Но время такое, что вряд ли у него это получится в ближайшее время. Поезд уже ушел.
К сожалению, этот разговор по душам имел последствия. Жаворонков написал представление, подал его Кузнецову, а тот пошел с ним выше. Пятнадцать Героев Советского Союза – это не баран начихал. Все летчики первой эскадрильи были поданы на это звание. Перед этим список и ходатайство подписали у Жданова. Жданов не входил на тот момент даже в состав Военного Совета фронта, он был первым секретарем Ленинградского обкома и главой комитета обороны Ленинграда. На нем персонально лежала ответственность за оборону города. Именно он предложил снять Ворошилова с поста командующего фронтом и назначить кого-либо другого. Выбор Сталина пал на Жукова. И когда раздавали «пряники» за прорыв блокады, то наградили местных и Кузнецова, который разрешил вывод кораблей в Морканал, что соответствовало плану затопления кораблей Балтфлота. (Кстати, кто не в курсе, линкор «Марат» был поврежден немцами не под прикрытием фортов Кронштадта, а в ковше на месте предстоящего затопления, на выходе из дамб ЛенМорканала. И там же был отремонтирован с помощью плавдоков и понтонов. Водолазы под водой и под обстрелом варили подводную часть носовой части линкора «Фрунзе» к «Марату». Рыбу глушат с помощью обычных безоболочечных тротиловых шашек. Но приварили. Окончательно списан он был после войны.) Но утверждать список должен был командующий фронтом на тот момент. Он тремя зачеркиваниями вычеркнул Петра из списка и лично добавил: находится под судом и следствием. Вызвал Могилевского. До войны Фроим Моисеевич командовал юридическим отделом 1-го стрелкового корпуса 10-й армии, расквартированного в Белостоке. Сумел вывезти из Белостока личное, и не только, имущество, включая обстановку в квартире, принадлежавшей не ему, а арестованному и осужденному им начальнику дефензивы Белостока и окрестностей. Счастливо избежал трех котлов по дороге к городу Москва и приобрел еще один ромб на петлицы. Из-за заседания трибунала по делу о массовом отказе от исполнения приказа комфронта командованием 13-го ГвОРАП, не попал и в четвертый котел. Там собирались судить командира дивизии 16-й армии, отказавшегося исполнять приказание об атаке для улучшения тактического положения дивизии в ночь с 31 на 1 октября.
– Ты приказание получил о командире 13-го полка?
– Именно так, работаем, товарищ генерал армии.
– Я его не отменял, и не отменю, но тебе от неисполнения легче не будет, это я те обещаю. Пол?
– Непременнейше понял, тащ командующий. Есть заковыка, правда, по хозяйственной части, там срока маленькие.
– Похрен! Действуй, чернилка. Пошел вон! Без результата не появляйся!
«Именем Союза Советских Социалистических Республик. За проявленное стяжательство и нарушение советского законодательства в области взаимоотношения хозяйствующих структур, а также присвоения государственного имущества, выразившегося в незаконном использовании 80 тонн оцинкованного железа толщиной 3 мм, и незапланированном расходе 2300 килограммов свинцового сурика, 800 килограммов олифы и 420 килограммов шаровой краски, предназначенной для окраски самолетов 13-го отдельного полка ВМФ, трибунал Западного фронта приговаривает…»
Я опять подвел отца своим послезнанием. 18 октября пойдут дожди, и все встанет, в том числе и немецкое наступление захлебнется в русской грязи. Я нарисовал его рукой эскизы сборного металлического покрытия. Петр послал краснофлотцев на станцию, там под откосом лежало несколько вагонов с оцинковкой, нарисованный от руки эскиз съемного покрытия принес на железнодорожные мастерские. Заказал и составил договор от имени полка, получил и установил покрытие на ВПП и стоянки. Что там делать? Один удар штампом! А юридический отдел фронта эту оплату не пропустил. Нарушение! Стяжатель! Ату его! Лишить орденов, звания и два месяца в дисциплинарной роте Западного фронта. Трибуналом получена отрицательная характеристика с места прежней службы, подписанная новым командиром полка и батальонным комиссаром Алтуфьевым. Почему он подписал, осталось загадкой для Петра, может быть потому, что его в списке Героев тоже не было? Но сам Петр никаких представлений не писал, это было много выше его полномочий в РККФ. Так как «преступление» хозяйственное, то предварительного ареста не было. Пара допросов, в условиях выполнения основной боевой задачи. Рассмотрение проходило без него, присутствовал вышеупомянутый комиссар полка Алтуфьев. Дали возможность сдать обмундирование, ордена, оружие и личные вещи на хранение в части. И увезли в 192-ю отдельную дисциплинарную роту Западного фронта. Там командовали лейтенант Сучков и младший политрук Засядько. В роте сплошь бывшие командиры РККА: от полковника до капитана, ниже званий не было. В основном: за проявленную трусость и потерю управления войсковой частью или даже соединением. «Хозяйственником» был один Петр. Рота находилась у деревни Жучки на правом берегу реки Вазуза, в чистом поле, на танкоопасном направлении. ПТР в роте не было, обещали подвезти. Засядько в первый же день «провел душеспасительную беседу» с бывшим капитаном.