Комната Советов ничем не отличалась от обычных лекторских аудиторий, за искючением разве что размера. В фокусе полукруга, который в разное время в зависимости от нужды состоял из десяти или пятнадцати удобных кресел, высился ректорский стол. Зачем он ему, никто так ни разу спросить не решился, принимая за старческую блажь бумажные листы с пометками и рукописные тексты планов, отчетов, коротких заметок о том или ином событии, произошедшем в стенах академии, или просто несвязный поток мысли, выплеснутый в удобную форму. После преодоления определенного уровня силы, всякому магу становятся попросту не нужны иные носители информации, кроме собственной головы - более надежного хранилища знаний во всех их проявлениях. Полагать, что искусснейший маг современности этого уровня не достиг было бы крайне глупо, но подобные странности из жизни сильных мира сего по неволе притягивают внимание окружающих. - Швабра? - было первым, что расслышала Федве, едва зайдя в аудиторию. - Да, хороший год, столько талантов... - тихо засмеялся глава академии в куцую бородку, всматриваясь в лицо юной наставницы. Первым её порывом было спросить "где?" , вторым - отыскать в узких прорезях глаз издевку, однако никто на неё больше внимания не обращал, полностью погрузившись в каракули, разбросанные по краям грязного листа бумаги. Хераи Сиссат никогда не был великим чародеем, слава о котором распространялась бы со скоростью слухов, не был он и просто хотя бы выдающимся по силе магом. Но звание старейшего человека на Этте как ни что другое придавало его образу солидности и благообразности. Без зазрения совести он говорил, что ему посильно всё, но при условии, что у него будет на это достаточно времени. Только ректор собрался вновь погрузиться в белиберду, начерканную на своих бумажках, как вдруг резко повёл носом, словно втягивая ускользающий аромат, шумно вдохнул и широко открытыми глазами посмотрел на Федве. Смотрел так несколько мгновений, потом перевёл взгляд на её возлюбленного и рассмеялся. Смех его был на удивление юношеский и задорный, заразительный настолько, что двое преподавателей, стоящие напротив, даже не понимая причины такой весёлости сдержано зафыркали. - Носик... охох... шелковистый... кхех-хех-хе... - перешел на сиплое кудахтанье человек, в глазах рядовых студентов кажущийся грозным и угрюмым повелителем всех возможных на свете сил. - И пряжка... бле... хехе... блестит... ухухху-у-у... кхм. - Хераи вдруг помрачнел, записал ещё что-то в свои каракули и зычным басом, переходящим в урчащий шепот, произнёс, - а наказать его нужно, да, нужно, не дело это, оскорблять наставников... пусть даже они этого и не понимают... Взгляд его прочертил широкий круг на потолке и уперся в ожидающие чего-то лица гостей. - Дети. - Констатировал он уже совсем другим голосом, усталым кряхтящим баритоном безнадёжного пропоицы. Демонстративно вскинул правую кисть, сложенную в щёпоть, и развеял метку в ауре молодой хранительницы ядов, как любили называть Федве за глаза завистницы-ученицы. Метка вела на четвертую ступень спирали астрала, где по знакам ташех легко было прочитать слово "швабра". Сиссат снял слепок астрального запаха шутника, отложив до свободного времени, не забыв про себя отметить изрядное мастерство, с которым метка была спрятана, и сравнительную новизну способа. Таким образом метки из астрала не привязывались к ауре, по его памяти, уже несколько сотен эврат. Последний раз, помнится, так поступал его близкий соратник, тот ещё затейник по части пакостей всех калибров. Глава Гирской академии понуро листнул свои записи, открыв сразу сердину тонкой стопки, огляделся. Смотря куда-то в угол причмокнул языком и как ни в чём не бывало спокойно сказал фразу, за которую семьсот эврат тому назад сам отправил бы какого угодно ректора на тот свет. - Чего уж всех ждать-то... мы открываем факультет некромантии. Передайте подопечным.