Все проходит. Прошли и боль, и отчаяние. Ирина мало-помалу научилась справляться со своей новой жизнью. Чтобы совсем не сойти с ума, она отдала сына в детский сад и вернулась на работу в фирму Степана Лозового, потому что слишком уж невыносимо было оставаться дома, где все напоминало о жизни когда-то большой семьи. Маша часто звонила, иногда между занятиями и работой заезжала увидеться и поговорить. Она также общалась и с отцом, но на нейтральной территории. Не хотела переступать порог его нового гнезда, да он и не приглашал. А Ирина пыталась лишний раз не пересекаться с бывшим мужем, чтобы не бередить старую рану, потому встречи семьи у себя не практиковала. Изредка отец с дочкой обедали где-нибудь в пиццерии или сидели в кафе. Антон, как водится, спрашивал Машу о ее делах, но она заметила, что, когда она и правда начинала рассказывать о своей жизни, он в своих мыслях довольно быстро уплывал куда-то и только делал вид, будто слушает. Потому и стала отвечать коротко: «Все в порядке!» Правду говорят, что только человек, абсолютно лишенный чувства юмора, на вопрос «Как дела?» начинает о них рассказывать.
Отец иногда давал денег то для мамы и Павлуши, то лично ей, и Маша брала, зная, что его дела идут куда лучше, чем их, а еще считала, что заслуживает хоть такого внимания со стороны родного отца, и не меньше, чем та сучка, которая увела его из семьи, как цыган коня. Хотя со временем, оглядевшись вокруг, она поняла, что винить во всем отцову пассию вряд ли правильно. Потому что в какой-то момент совпали желания обоих, он сам был готов к новой, более яркой жизни, а не слишком обремененные моралью девушки имеют нюх на таких дяденек. Если он хочет — то почему нет? За их деньги — любой каприз!
Машу закрутила собственная жизнь, ей жаль было маму, но она ко всему осознала, что человек, который вышел живым из такой мясорубки, становится только сильнее, и, кроме обычной любви к матери, добавилось еще и уважение.
Неожиданно на двадцатилетие отец подарил Маше машину. Он извинился, что не новую, потому что «сама понимаешь, откуда у меня такие деньги — достраиваю дом, выплачиваю кредит за Юлину машину, помогаю маме с Павликом, да и жить же на что-то надо, у нас столько расходов…» Антон дешево выкупил у хозяина очень разбитую синюю «субару», пару месяцев у него на СТО ее ремонтировали и красили, и вот он приурочил подарок к Машиному юбилею и Новому году. Но все-таки это был подарок! Сказал, правда, что это официально Маше, но чтобы она помогала колесами маме и Павлику, потому что уже взрослая, а на кого еще матери опереться? Маша очень обрадовалась, а отец был доволен, что угодил и произвел впечатление.
Ирина обрадовалась не очень, потому что волновалась, как дочка справится с вождением в сумасшедшем городском движении, и поинтересовалась, заработает ли она себе на бензин и прочее сопровождение для такой игрушки, но со временем привыкла и к Машиной мобильной жизни. Ко всему привыкаешь. Дочка начала больше успевать, как-то вдруг став еще взрослее. Маша держала слово и не отказывала в помощи — по крайней мере, закупки на неделю они делали в супермаркете, заодно обговаривая «девичьи» новости, а потом Маша завозила все домой, обедала с Ириной и братом и мчалась по своим молодым делам.
Житейские испытания последних лет странным образом сформировали ее имидж, который, казалось бы, должен был отражать ее девичье мировосприятие. Маша высветлила волосы, иногда добавляя к блонду пряди других оттенков. Она очень придирчиво относилась к своему гардеробу, обуви, макияжу, маникюру — все должно было быть безупречным. Девушка прилагала немалые усилия, чтобы содержать купленное в порядке — выстиранным и выглаженным, обувь — отремонтированной, и неожиданное пятно или потерянная заклепка на джинсах надолго могли испортить ей настроение. Красилась она ярко, заметно и обязательно. Просыпалась для этого на полчаса раньше Софийки, подружки, с которой они снимали двухкомнатную квартиру. Та могла пожертвовать макияжем, но не пропустить завтрак, а Маша — наоборот: глотала на ходу кофе и запихивала бутерброд в сумку, но «фейс-контроль» в зеркало у выхода из дома был придирчивым, потому что прежде всего она должна была нравиться самой себе.
Парни в институте и разных компаниях, а также взрослые мужчины не обходили девушку своим вниманием, тем более что она странным образом легко общалась с ними так, что каждый считал себя в фаворе. Это, конечно, ее радовало, но «глюк программы» заключался в том, что, имея яркую внешность и достаточно знакомых, которые хотели бы более тесных отношений, Маша жестко держала дистанцию и, несмотря на свой растиражированный глянцевыми журналами вид, житейским умом обделена не была. Мама ее понимала и объясняла себе дочкин «стиль» как защитную реакцию и недоверие к мужчинам после предательства отца, а Антону проще было видеть в ребенке легкомысленную, капризную блондинку, и дочка демонстрировала ему то, «что заказывали».
И вот теперь у Маши появилась новая идея фикс — она услышала, что у отца на СТО работает специалист, который разрисовывает тачки, и загорелась. Добавить к имиджу еще и аксессуар в виде индивидуализированной машины — это вам не помаду поменять! Сервант, говорят, хороший специалист, но он был готов выполнить любой ее заказ, это было приятно и… скучно. А вот встреча с Лесей, на которую она так глупо рявкнула, что и самой потом было стыдно, кое-что изменила в Машиных взглядах на будущее любимой машинки.
Странной была, по мнению Маши, эта художница, но интересная. Обычно блондинки живут в своих дорогих и аккуратных мирах и не пересекаются с непонятными мирами неформалов типа хиппи, ролевиков, готов, панков и разных там скинхедов. Но почему-то Маше хотелось приглядеться к Лесе внимательнее и прислушаться к ее советам, хотя девушка их и не давала, а только не очень похвально реагировала на идеи заказчицы. Почему-то эта небрежно одетая творческая единица вызывала у нее доверие и просто девичий интерес. А может, Маша заподозрила, что та рыжая кофта-кенгуру, потертые джинсы и разрисованная торба через плечо — это всего лишь ширма, тоже своего рода защита от внешнего мира? Казалось даже, что они уже где-то виделись, встречались, хотя и не были знакомы близко. Итак, Леся ее заинтересовала куда больше, чем Сервантес, который по всем признакам «запал» на Машу, но к мужскому вниманию ей было не привыкать.
* * *
Пропустив учебный день в институте, Леся наверстывала упущенное вечером дома — копалась в Интернете в поисках информации для факультетской инсталляции о творцах эпохи Возрождения. Хотелось отыскать не всем известные факты, а что-то особенное, небанальное. Впрочем, разве может быть банальным Леонардо да Винчи? Она преклонялась перед могуществом и широкоохватностью его разума, разнообразием талантов, его любознательностью к окружающей действительности и ко вселенной. Девушка размышляла, как трудно в любые времена быть не таким, как все, суметь оставить после себя след. Это сегодня он для нас — гений эпохи Возрождения. А для кого-то был простым чудаковатым соседом. И сколько имен стерла история, хоть были и другие, мечтавшие сделать что-то значительное. Мечтали. Хотели. Но хотеть — мало. Человека ценят не за мысли и не за слова, а за поступки.
Тихо открылась дверь комнаты. Мама принесла чашку с ароматным чаем и печенье в вазочке.
— Спасибо, мам! — улыбнулась Леся, оторвавшись от компьютера и посмотрев на Светлану, а мать наклонилась и поцеловала ее в макушку.