— Ты еще долго?
— Не знаю. Надо порыться, — ответила Леся, раздвигая на столе книги и размещая там чашку и вазочку.
— Опять не выспишься, — пробурчала мать, погладила дочку по голове и замерла возле нее в полутьме комнаты.
Светлана ничего не говорила, но и не отходила. Просто стояла возле взрослой уже дочери, положив ей ладонь на плечо, а Леся наклонила голову к ней. Светлана осознала вдруг, как быстро пролетело время, как стремительно выросла дочка, а она себя старой еще не считает. Будто остановившись на бегу, она оглянулась на свою жизнь — много чего можно было оживить в памяти, да не все хотелось вспоминать. Сегодняшний день ее тешил результатами собственных усилий — дом, достаток, семья, нормальный ребенок, муж…
Муж тот самый, первый. Хотя брак второй. Вот такой каламбур. У многих знакомых женщин в возрасте за сорок уже не первый брак, соответственно, и муж, а у нее так.
Вернувшись из роддома в первые дни нового года вместе с Максимом, который пришел забрать ее с ребенком из больницы, она заметила, как он трепетно относится к малышке, как не может надышаться на тогда уже бывшую жену, выслушала его покаяния и признание, что он однолюб, предположила, что отцовство и правда сможет все изменить в их жизни, и разрешила Максиму остаться. Все-таки ребенку не помешает иметь отца. Еще и родного. А через пару месяцев они снова зарегистрировали брак. Более того, мать Максима посоветовала еще и обвенчаться. Странно это было, но — сделали.
Надо сказать, что Светлана никогда не считала Максима плохим человеком. Но жизнь показывает, что хороший человек — это не профессия. Отсутствие характера, какого-то стержня внутри — это была, наверное, черта, которая выпала ей в комплекте к «хорошему человеку» и отравляла жизнь семьи. Ему бы родиться женщиной, прожить за спиной у энергичного мужа, воспитывать детей, мыть полы и жарить картошку на всю семью. Но от главы семьи ожидалось нечто иное. В решительные моменты Максим только пожимал плечами, разводил руками и произносил: «Ну, что тут поделаешь?» Иногда, правда, он рассуждал вслух о том, как было бы хорошо удрать из этой страны куда подальше, и подробно объяснял, почему «там» жить лучше, чем «тут». Он любил книги, помогал по хозяйству, гулял с Лесей на площадке и читал ей, но на работу ходил, потому что «должен», и как-то без большого сожаления пережил сокращение в трудные времена. Жизнь требовала решений и действий, но ни на то, ни на другое Максим был не способен. Он был тихий, мягкий и неконфликтный, что само по себе и хорошо, но это не едят.
У каждой семьи должна быть голова. Уставшая от безрезультатных попыток стимулировать мужа к действиям, Светлана осознала, что ее семье, чтобы выжить, придется иметь голову с женским лицом. И впряглась… Иногда руки опускались от усталости и отчаяния, от простого женского желания опереться на сильное мужское плечо. Ей хотелось иметь единомышленника, соратника, с которым в паре «один плюс один» они составляли бы куда больше, чем два. Иногда брало зло и хотелось, как в юности, поставить крест на этом симбиозе, где она ощущала себя мужиком в юбке, но это уже было не смешно — разводиться со своим мужем дважды. Тем более что Леся любила отца, да и сам он очень боялся потерять «своих девочек» и, собственно, ничего плохого не делал. Он просто плыл по течению в русле, которое прокладывала жена.
— Ну, что тут сделаешь? Такие трудные времена… Государство нас предало, — говорил Максим, опять беспомощно разводя руками.
Когда стало невмоготу, Светлана, имея инженерное образование и опыт проектировщика тепловых сетей, должна была, как и многие тогда, пойти на базар. И так уж вышло, что не на книжный, а на продовольственный. Спозаранку таская ящики с овощами и катая железные бочки с подсолнечным маслом, летом в жару по пыли и базарному мусору, а зимой по снегу в фуфайке, валенках, вязаной шапке и трех парах рейтуз, она чувствовала себя как на войне, будто подносила кому-то боеприпасы, и говорила себе, что вот-вот, еще немного — и все наладится, враг будет побежден и жизнь станет другой. Так прошел год.
Она курила, пила в мороз по пятьдесят граммов «для согрева» с «коллегами», с ними же праздновала на ящиках за немудреным угощением чьи-то дни рождения и поминки, научилась отшивать бранью обнаглевших босяков, которые цеплялись и спорили, а между делом воровали товар, приобщилась к упрощенному базарному юмору, потому что только его и понимали грузчики и шоферы, которые любили потрепаться и поприставать, а также менты, которые будто бы приглядывали за порядком, но тоже снимали свою мзду с каждого места и приставали к «девочкам». А еще были рэкет и запугивание. Порча товара и угрозы оружием. И куда-то в нужный момент исчезали менты, а «девочки» оставались один на один с наглыми бритоголовыми «мальчиками», чтобы защитить хозяйский товар, поскольку знали: в случае чего шеф тоже по головке не погладит.
После одного такого «наезда» от имени местных авторитетов, для «науки» трижды простреливших ее бочку с подсолнечным маслом, из которой тут же брызнули на снег три струи янтарной жидкости, а еще выливших на ее товар бутылку бензина, Светлана будто очнулась. У нее наконец лопнуло терпение, и сидение доброго мужа дома с Лесей, когда она тут, на передовой, показалось откровенно ненормальным. Да, он заботился о ребенке, готовил еду, жалел жену, потому что видел, как трудно ей приходится. Он даже работал за условные деньги диспетчером на домашнем телефоне — принимал звонки агентства недвижимости и раз в день передавал заявки в офис, но то были теплые и защищенные тылы. А передовую держала жена. В тот день, когда на базаре стреляли, она решила что-то менять.
Светлана договорилась с матерью, что та возьмет Лесю к себе в Умань, а она с мужем будет их проведывать и обеспечивать всем необходимым. Родня Максима помогать отказалась, надеясь, что это избавит сына от необходимости идти «позориться на базаре» и опуститься там, как когда-то любимая невестка. Не избавило. Максим, хоть и неохотно, но согласился работать вместе с женой. Вместе можно было что-то заработать и продержаться, потому что все-таки верилось, что та ночь не бесконечна, должен когда-то наступить и рассвет.
Они и правда перешли на чуть иной уровень — оформили предпринимательство и работали уже не на чужого дядю, а на себя; сами закупали товар у производителя, сами и продавали, пытаясь как-то раскрутиться, подняться, управиться с ценами, которые все ползли вверх. Не то чтобы Максим был в восторге от этого семейного бизнеса, но — жена сказала, он и согласился. Отдав управление кораблем семьи Светлане, он подчинялся, разводя руками — «А что тут сделаешь?».
У знакомого, который распродавал имущество, отправляясь жить за границу, они купили битую «копейку». Максим посетовал, что, мол, люди едут к новой жизни, а они… Но Светлана цыкнула на него, отрубив, что те люди везут с собой востребованные мозги физика-атомщика, которые там будут неплохо продавать, а дармоедов никуда не приглашают. Максим вздохнул, пошел на курсы, сдал на права, и четыре стареньких колеса немного облегчили жизнь семьи. Однако все базарные трудности никуда не делись, и супруги, просыпаясь круглый год в пять утра, тянули свое ярмо, как тысячи и тысячи соплеменников.
При такой жизни, между базаром и ребенком в другом городе, Светлане было не до домашнего уюта и здоровья. Однокомнатная квартира в стареньком доме была скорее ночлежкой, где они засыпали, перехватив чего-нибудь на ужин и согревшись в душе, и не было ни сил, ни времени, ни желания делать какие-то ремонты, что-то улучшать, да и не для кого было — Леся уже пошла в школу у бабушки и вроде была довольна такой жизнью, хотя и просила время от времени привезти для компании братика или сестричку.
Допросилась. В своих хлопотах и с мелкими, но запущенными проблемами с женским здоровьем Светлана не сразу и определила, что беременна. Эта новость от врача «скорой», которую пришлось вызвать однажды из-за боли в желудке, была как гром среди ясного неба. Доктор уехал дальше на вызовы, уколов какой-то медикамент, а супруги остались, ошарашенные новостью и настойчивой рекомендацией посетить гинеколога и стать наконец на учет.