— Это называется, напились до кондиции, — бормотал Олег, — а это навозное насекомое знает на кого садиться. Не на Модеста села, а на Митьку, чует самую большую мерзкую кучку.
Озарение наказать нерадивых и жуликоватых мужиков к нему пришло сразу. Схватив ключи, он спустился вниз и пошёл в колхозные гаражи, которые стояла неподалёку от объекта. Там он и нашёл без труда покупателя на оставшийся рубероид.
Тракториста из этого села не понадобилось долго уговаривать, так — как Олег попросил у него по три рубля за рулон, что было ниже вдвое официальной цены:
— Сколько рулонов можешь продать? — не торгуясь, спросил тракторист.
— Все забирай, что есть, — сказал Олег. — Думаю там сейчас больше пятидесяти рулонов.
Тракторист в знак одобрения пожал Олегу руку:
— Сейчас я тележку подцеплю и подъеду.
За десять минут они погрузили в трактор пятьдесят пять рулонов рубероида. Тракторист рассчитался с Олегом и уехал довольный удачной сделкой, а Дорогой с месячной зарплатой в кармане поднялся на крышу. Положив ключи на место, он принялся за шпаклёвку крыши, намеренно производя шум, чтобы разбудить членов своей бригады. Первым поднялся Черныш, — это был худосочный и злонравный мужик, особенно невыносим, он бывал по утрам. После первого стакана он сразу становился разговорчивым и немного ласковым. И начинал всем ежедневно привирать, как он был когда — то в колхозе председателем товарищеского суда. После второго стакана, Черныш уже всем объяснял, что его и в народный суд приглашали работать, но он наотрез отказался, так — как плохо владеет грамотой. А после третьего стакана разливая битум по крыше, он одновременно исполнял патриотические песни, в которых был ярко выражен сельский диалект. Черныш был единственным коммунистом в звене, и в отличие от всех немного разбирался в грамоте. Но усовершенствоваться в дальнейших познаниях не удосуживался, поэтому и читать он мог по слогам и то печатный шрифт.
Черных поднялся с фибролитовой плиты, осматриваясь по сторонам, не понимая, где находится. Краснеющие глаза от перепоя и от злости, ничего вразумительного не отражали. Весь мокрый, в волосах стружки — завитушки от фибролита и к плечу просмолённая, словно погон прилипла рукавица.
Он, проведя руками по волосам, взъерошив их, стал похож на натурального чёрта.
Олег подошёл к нему и осуждающе покачал головой:
— Иди к котлу с битумом пока он горячий, а я сбегаю за селькором, пускай он тебя сфотографирует и в журнал «Кошмар Ада» отправит.
Но тот не понял, что ему Олег сказал, только недовольно пробурчал себе под нос и, дотянувшись до канистры с водой, допил остатки. А капли вылил себе на ладонь и оросил своё лицо, размазав только грязь:
— Грачёв ты чего расшумелся, не можешь тихо шпаклевать? — раздражительно произнёс Черныш.
— А вам не пора заканчивать спать? — сказал Олег, и показал на часы, — скоро автобус за нами придёт, а вы все в дугу. Где ваша гражданская совесть?
Черныш, не поверив ему, посмотрел на свои часы и тут — же встрепенулся. На часах стрелки показывали 16 часов. Он стал тормошить своих собутыльников и приводить в чувство, обливая всех тёплым лимонадом:
— Вставайте пьяный хозрасчёт. Автобус нас ждать не будет. Задницу покажет и пылью юзанет. Пешедралом тогда сорок километров будем топать. Пора подсчитывать, сколько материала сегодня израсходовали и сколько сэкономили, и домой поедем.
Митька протёр глаза и прогундосил:
— Этот месяц у нас пробный. Бригадный подряд учитываться не будет. Пускай Возничий съездит вначале к Злобину по обмену опытом, потом и мы тихим шагом перейдём к этому проклятому хозрасчёту, а сейчас перед дорогой надо выпить ещё по стакану.
Обратно с работы они в карты не играли, но ехали с песнями. В репертуаре у кровельщиков в основном были украинские песни.
***
На следующий день кровельщики переоделись в рабочую спецовку и залезли на крышу. Допили там остатки водки и вина.
Олег же пошёл на своё «почётное место», разжигать котёл с битумом.
Похмелившись, весёлые они спустились вниз и позвали Олега с собой, таскать из будки рубероид к лебёдке. Но, открыв дверь, увидали, как гуляет сквозняк по складу.
На том месте, где лежал рубероид, валялся рваный облитый битумом резиновый сапог и старые тоже вымаранные битумом брезентовые брюки.
Кровельщик переглянулись между собой, и моментально протрезвели: — Куда рубероид делся? — округлил глаза Митька, — мы же оставляли под обрез, чтобы доделать крышу.