Я шел в сторону отеля «Палас»; в моем затуманенном мозгу маячила надежда, что там я найду помощь ребенку. Но «Палас» уже не был убежищем. Бомба пробила его крышу, и вестибюль этой фешенебельной гостиницы был забрызган кровью не меньше, чем улица у входа. Ни доктора, ни медсестры не было. Раненые беспомощно лежали на полу или повалившись в кресла.
Я опять вышел на улицу, не совсем сознавая, что делаю. Кто-то схватил меня за плечи. Это был молодой китаец, студент, судя по его синей студенческой форме.
— Китай никогда не сдастся, — крикнул он мне в лицо.
Я хотел вырваться от него, но не мог.
— Ваша очередь придет, — закричал он опять и исчез в толпе, но его голос долго звучал в моих ушах.
Я повернулся опять в сторону отеля и увидел моего коллегу, корреспондента «Нью-Йорк дейли», который провел двадцать пять лет в Китае. Его одежда была обрызгана кровью, но он не казался озабоченным.
— Настоящий спектакль, не правда ли? — спросил он весело. — Если тебе хочется набрать действительно интересной информации для репортажа, беги в «Нью вёлд — эмьюзмент парк»[19], там настоящий ад.
— Что же насчет ребенка? Есть ли где-нибудь доктор? — он посмотрел с удивлением на меня, как будто раньше не заметил ребенка у меня на руках.
— О, да ведь он мертвый.
Он был действительно мертвым.
— Послушай, друг, — сказал он, — тебе надо выпить.
Он взял ребенка из моих рук и осторожно положил его на тротуар.
— Кто-нибудь его подберет… Я должен бежать назад в редакцию, а ты иди в отель «Катей» и закажи себе двойной дринк[20].
Я не пошел пить в отель «Катей». Когда ребенок был взят из моих рук, я почувствовал облегчение, будто туман рассеялся у меня в голове, и вспомнил, что я — репортер, который находится в самом центре событий мирового масштаба.
Я побежал в сторону перекрестка, который разделял город на Интернациональный сеттльмент и Французскую концессию. Там, как я узнал позже, в парке, может быть иронически названным «Нью вёлд», собрались около пяти тысяч беженцев получать бесплатную еду. Пока они ждали, поврежденный китайский самолет, оснащенный двумя бомбами, предназначенными для бомбежки японского броненосца «Идзимо», пролетел низко над головами. Пилот, как он позже объяснил, хотел сбросить бомбы на ипподроме. Но оттого, что он был неопытен или испугался, он не попал в цель, и бомбы упали в толпу беженцев.
Когда я добрался до «Нью вёлд», амбулансы[21] уже были там. Санитары с трудом находили тех, кто еще мог выжить, среди горящих тел, и время от времени живых бросали вместе с трупами. Те, кто не был ранен, неподвижно сидели, как будто покорность судьбе руководила их жизнью. Среди волонтеров я заметил человека в синей морской форме и узнал генерала Федорова. Почему-то мне стало легче, когда я увидел его. Его искалеченное лицо, красное от жары, было торжественно и спокойно. Он очень деловито двигался среди праздных зевак, организовывая их в группы помощников, и отдавал им приказания. Он увидел меня, смотрящего на него с восхищением.
Я спросил:
— Как случилось, что вы оказались здесь, генерал? — но он только сделал неопределенный жест, означавший, что не могло и быть иначе, и сказал:
— Сондерс, проверьте, мертв ли тот солдат, и заберите у него оружие.
Я сделал, как он велел.
— Что делать с женщинами, которые не выпускают из рук мертвых детей? — спросил кто-то генерала.
— Если они не ранены, оставьте их, но заставьте сесть в амбуланс, если им самим нужна медицинская помощь.
Он повернулся к толпе молодежи, собравшейся вокруг него, выстроил их, как солдат, и несколько минут говорил им что-то по-русски. Я сомневался, чтобы все его понимали. Но они тут же начали выполнять его приказания. Я подумал о его дочери, и мне захотелось, чтобы она была там и видела его в эту минуту. Мне даже казалось, что вот-вот она появится среди медсестер. Белая форма очень пошла бы к ее печальному лицу. Я подал генералу ружье, которое взял у мертвого китайского солдата; он внимательно осмотрел его и покачал головой.