— Ты очень хорошенькая, Мэй Линг, — сказал я, и увидел, как улыбка мгновенно превратила ее лицо в маску.
— Я не умею готовить, — сказала она. — У тебя есть слуга?
Мой слуга Сун был сдержанный китаец, который приходил каждое утро готовить мне завтрак и убирать квартиру. Он, наверное, был студентом, образование которого прервала война. В Шанхае было много таких. Он никогда не позволял себе показывать какие-либо эмоции, и его тактичность мне очень подходила. В то утро, приготовив завтрак на двоих, он все-таки делал вид, что не замечает Мэй Линг. Но ее было невозможно игнорировать. Она наполняла комнату своим певучим голосом и смехом, она вскакивала из-за стола подтвердить жестом, что она хотела сказать. Я был удивлен ее наблюдательностью, когда она демонстрировала, как мужчины разных национальностей приглашают девушек из бара на танец.
— И всегда рассказ, — добавила она. — Англичане — короткий рассказ. Американец — большой рассказ. Француз — не любит рассказ.
Я спросил Мэй Линг, был ли Шанхай ее родным городом. Она назвала маленький город около Тяньцзиня.
— Японцы пришли, я — в Пекин. Японцы пришли, я — в Хонькью. Теперь японцы в Хонькью, я — в Шанхай.
Больше я не спрашивал.
— Я вечером приходи? — спросила она, когда мы расставались.
У меня не было никаких планов на вечер, и я ей сказал, чтобы она пришла. Но на третий вечер, когда я вернулся из конторы и нашел Мэй Линг у своей двери, я велел ей уйти. Она не выглядела обиженной и просто быстро ушла.
Через несколько дней я пошел в «Парамаунт». Китайский корреспондент, которого я близко знал, был убит в то утро, и мне нужно было отвлечься от мрачных мыслей. Мэй Линг увидела меня, но не подошла. Я велел официанту позвать ее к столу. Она пришла несколько сдержанная, с тем же вопрошающим взглядом, как и в первое утро у меня. Я хотел поговорить с кем-нибудь и рассказал ей о человеке, которого больше нет, и весь скрытый смысл его гибели. Я знал, что она не поймет, но мне не нужно было ее понимание, мне нужен был кто-нибудь, кто мог слушать, не перебивая меня циничными замечаниями. Выслушав меня, она сказала:
— Мы потанцуем, — и пока мы танцевали, она положила маленькую руку мне на шею и потерла своим лбом мою щеку.
Это было не кокетство, а выражение сочувствия. Я не хотел близости с ней в ту ночь, мне только хотелось ее присутствия в постели.
Я выпил лишнего и заснул сразу, но сон мой был беспокоен, полон кошмаров. Я был рад молчаливому присутствию Мэй Линг, когда просыпался и чувствовал теплоту ее тела. Она спала на спине, вытянув обе руки над головой. Когда я встал утром, она еще спала. После завтрака я пошел на цыпочках в спальню взять часы. Мэй Линг проснулась, быстро села с выражением замешательства на лице, как будто бы не осознавая, где она.
— Я должна иди, — сказала она, сбрасывая покрывало и стоя голой около кровати.
— Нет, Мэй Линг, оставайся.
— Оставайся?
— Да, оставайся.
— Много дней?
— Пока я не вернусь вечером.
Она была там, когда я вернулся ранним вечером, и на следующее утро спросила:
— Я опять оставайся?
После той ночи она уже больше не спрашивала. Мы не делали никаких планов и не говорили о наших отношениях. Я не знаю, что она делала весь день. Она всегда была в квартире, когда я приходил домой из конторы. Принимая подарки и деньги от меня, она не выражала словами благодарность, и хотя я иногда был раздражен тем, что она засоряла мою комнату вещами, видеть ее радость от каждой вещи доставляло мне удовольствие. Я любил выходить с ней; она все еще восхищалась большими отелями, громкой музыкой и элегантными женщинами. Она, наверное, завидовала им. Все модное и изысканное производило на нее сильное впечатление.
Мэй Линг, казалось, никогда не грустила. Она была расстроена только раз, когда я велел ей убрать все стеклянные безделушки, которые она наставила на моем комоде. Может быть, ее веселость была платой за убежище и комфорт. Спустя год мне было приятно находить ее дома каждый вечер, но это было скорее похоже на привычку находить свои вещи на обычном месте. Я никогда всецело не владел Мэй Линг и знал, что она не будет очень грустить, если мы расстанемся, да и я буду скучать без нее не дольше нескольких дней.
— Куда ты пойдешь, когда я уеду? — спросил я однажды Мэй Линг.
Вероятно, она никогда не задумывалась о своем будущем.
— Может быть, в «Парамаунт», — ответила она неопределенно.
— А если японцы возьмут весь Шанхай?
— Они могут взять у англичан?
— Я не думаю, но что, если они возьмут?
— Я пойду в «Парамаунт».
Я думаю, что стены этого ночного клуба казались ей нерушимой защитой. Она, вероятно, чувствовала себя в безопасности под лучами ярких огней клуба, как я себя чувствовал спокойно под защитой своего американского паспорта.