— Никогда не привыкну носить штатскую одежду, — отозвался генерал на мое удивление. Я впервые видел его в штатском. Тамара засмеялась. Она стояла около накрытого стола, уставленного едой и бутылками вина и водки, пытаясь вставить несколько веток елки в вазу.
— Мы идем делать визиты сегодня, — сказал Александр.
— Русский обычай, — добавил генерал.
Петров стал объяснять:
— Все мужчины, нарядно одетые, идут с визитом в каждый знакомый дом, а все женщины остаются дома принимать визитеров. Большая обида, если вы забыли кого-нибудь посетить.
— Так же и на Пасху, но тогда мы целуем каждую даму три раза. А сегодня мы целуем только ее руку.
— Вы должны пить в каждом доме? — спросил я.
— Конечно. Пить и есть. Большая обида, если вы откажетесь.
— Это может быть очень опасно, если у вас много друзей.
— Конечно. Особенно теперь; темные улицы и комендантский час, и затемнение. Поэтому, если его превосходительство и я не вернемся домой ночью, не волнуйтесь. Значит, мы очень хорошо отпраздновали и остались ночевать у друзей.
— А я, наверно, останусь у Евгения.
Стук в дверь прервал Александра. Старый священник вошел с тремя мальчиками, один из которых — самый высокий — нес большую звезду из картона, покрытую блестками.
— С Рождеством Христовым, — сказал священник.
Все в комнате повторили его слова. Он повернулся к иконам в углу и стал петь молитву. Мальчики пели усердно, но нестройно. Когда священник повернулся к нам, Тамара первая подошла под благословение. Она поцеловала большой крест, который он держал, и его руку. Александр последовал за генералом, который осторожным жестом показал мне, что я должен сделать то же.
Тамара повела священника к столу, и пока он клал еду на тарелку, налила ему бокал вина. Дети ели торопливо, шептались между собой и поглядывали с опаской на генерала. Один из них уронил вилку. Я поднял ее, и он спросил меня:
— Как вас зовут?
— Сердцев, — вскрикнул Петров, — Лев Николаевич Сердцев.
Священник перестал жевать и внимательно посмотрел на меня.
— Я вас никогда не видел в церкви.
Это звучало, как обвинение, и я почувствовал себя виноватым.
— Господин Сердцев не ходит в Свято-Николаевекую церковь, — поспешно объяснил Петров. — Он даже в Собор не ходит. Только в церковь Святой Ольги.
— О, — священник снова стал есть. — Да, Господь один и тот же везде, только служба лучше в нашей Николаевской церкви. И храм красивее.
— Я согласен с вами, — сказал я, потому что эту фразу я мог произнести без акцента.
— Зато в Свято-Ольгинской церкви есть монахини, — пошутил Петров.
Священник посмотрел на него с молчаливым упреком.
— Лев Николаевич, — громко сказал мне генерал, — я обещал вам показать некоторые книги. Пойдемте, посмотрим до прихода визитеров. Да и нам тоже пора идти.
Взяв меня крепко за локоть, он повел меня по лестнице наверх. Там он мне сказал:
— Не волнуйтесь, он не очень умен. Я не особенно люблю духовенство. В России они всегда пытались взять власть над царем, но не могли. Вы лучше оставайтесь здесь сегодня. Никогда не знаешь, кто придет, и, кроме того, визитеры часто приводят своих друзей, людей, которых мы не знаем.
Я его уверил, что останусь в своей комнате, пока не уйдет последний визитер.
— Это может быть очень поздно сегодня.
Я оставил дверь полуоткрытой и слышал, как генерал говорил священнику, что я рассматриваю кое-какие книги и скоро приду вниз.
— Хотя, — ответил священник, — это грех заниматься в такой великий праздник.
— Ваше превосходительство, — послышался голос Петрова, — пора начать наши визиты. Уже десять часов.
— Нам тоже пора идти, — сказал священник. — Мы пришли к вам первым, потому что ваш дом самый дальний…
Послышались шаги, слова прощания, и стало тихо.
Я подумал о Тамаре и в тот же момент услышал ее шаги на лестнице. Она вошла с полной тарелкой и бутылкой вина.
— Ричард, — сказала она, — как жаль, что вы должны оставаться здесь в самый радостный день в году.
Мое имя, сказанное ею в первый раз, было для меня, как благословение. Я поцеловал ее руку.
— Ой, — сказала она, — ваша лампадка погасла.
Она ушла и через минуту вернулась с зажженной свечой. Залезая на стул, она чуть не упала. Я держал стул, пока она зажигала лампадку.
— Вы не должны грустить сегодня, — сказала она и тихо села рядом.
Нежность осветила ее лицо, как улыбка. Глаза, которые смотрели на меня, были полны тепла и вызывали знакомое желание, но я не двигался, боясь все испортить.