Лучше мне становится на второй день. Я уже чётко слышу голоса и различаю фразы.
«Бедный мальчик. Такой молодой и… Когда его привезли?»
«Второй день пошёл».
«Выкарабкается! Наш Павлуша стариков на ноги поднимает, а тут и говорить нечего! Через неделю бегать будет! Как новенький!»
«Главное, чтобы последствий никаких не осталось».
«Это да».
Я так понимаю, что речь идёт обо мне. Только что со мной, я так и не понимаю.
«Как прошла ночь?»
На этот раз различаю мужской голос, хотя до этого звучали только женские.
«Спокойно, Павел Игнатьевич».
«Просыпался?»
«Да. Два раза. Но сразу же засыпал».
«Давление?»
«Стабильное. Скачков больше не было. Всё в журнале».
«Спасибо, Ирина».
«Так, не за что, Павел Игнатьевич…»
Я чувствую тепло и слышу чужое дыхание. Моих век осторожно касаются мягкие пальцы.
– Так, Алексей. Надо вставать. – Слова Павла Игнатьевича звучат как команда, которая выводит из состояния гипноза.
Я и сам рад это сделать, только не знаю как.
Снова лёгкое, почти невесомое состояние, словно паришь. Беззаботно. Хорошо. Что не хочется возвращаться. Но в голове как девиз звучат слова: «Надо вставать». Не понимаю, зачем, если сейчас так легко и хорошо.
А потом я открываю глаза, и меня сжимает от резкой, корёжащей боли, словно в них насыпают песка. Я пробую закричать и не могу. Челюсть не слушается, а язык становится таким тяжёлым, будто наливается свинцом. Я настолько напуган, что начинаю задыхаться. Приступ страха вызывает панику. Я мечусь и изо всех сил пробую издать звук. Выходит какое-то нечленораздельное мычание.
– Тише, тише, мой хороший! Тебе нельзя сейчас напрягаться!
Я чувствую, что меня держат мягкие руки и пытаются успокоить. Но понимание того, что я не могу говорить, ударяет в мозг, и я начинаю плакать. От бессилия, непонимания что происходит, от всего. Плачу и не могу остановиться. Даже всхлипы вырываются из горла уродливыми звуками.
– Ну, всё, всё, мой хороший! Не рви моё сердце, сынок! – Добрая женщина гладит меня по голове, как маленького ребёнка. Как мама.
Мама. Её я не знаю. В голове иногда мелькает какой-то образ. Настоящий или моя фантазия – не понятно. Но даже он уже давно стёрся из памяти.
– Молодец! Ты молодец! Всё пройдёт, вот увидишь! Нужно только постараться. Слышишь? Постараться.
И я стараюсь. Как могу. Через силу, через боль, которая разрывает голову, через себя, которому хочется упасть и больше никогда не возвращаться в этот мир.
Ирина Андреевна – так зовут немолодую медсестру, которая сутками не отходит от меня, и с терпением матери объясняет мне то, что я успел забыть. Половину из того, что я знаю – словно закрылось. Воспоминания приходят легко. Стоит только услышать, что этот цвет зелёный, а эта фигура имеет четыре угла, как это тут же восстанавливается в памяти. Хуже всего обстоит с речью. Как я ни стараюсь, чёткие звуки у меня не получаются. Звук собственного голоса пугает, и я стараюсь молчать.
– Лёша, повтори, пожалуйста, – умоляюще просит Ирина Андреевна, но я упрямо мотаю головой, сжимая губы.
Я могу сидеть, вставать, передвигаться по палате, немного волоча правую ногу. Даже криво улыбаться. И у меня появляется надежда, что я снова стану, если не прежним, то хотя бы нормальным человеком. Но эта надежда исчезает, стоит только вернуться домой.
Я прекрасно помню, что сказала моя жена доктору. Любящая и проливающая слёзы на людях Марина, избегает даже смотреть в мою сторону. Словно от этого она может заразиться. Не говоря уже о том, чтобы помочь одеться или умыться. Нормально ел я последний раз в больнице. Фрукты, что принесли ребята с работы, почти заканчиваются, а дома есть нечего.
Марина уходит на весь день. Спросить её, где она пропадает, я не могу, так же как и попросить о чём-либо. Мою «речь» она не понимает. Точнее даже не пытается. Если я стараюсь её позвать, то в ответ вижу лишь брезгливое выражение лица, и моя жена отходит как можно дальше.
Марина опять уходит. Решаю, что её снова не будет целый день, но я ошибаюсь. Она возвращается с полными пакетами. Значит, ходила за продуктами… И я как ребёнок радуюсь этому. Но в пакетах лежат не продукты, а одежда. Женская одежда. Марина достаёт чемодан, с которым мы ездили в свадебное путешествие, и принимается складывать в него новые вещи. Молча. Но уже перед уходом она разворачивается и бросает мне в лицо: