- Не трогай ты его, Эрька! - Соня погладила вихры на макушке всхлипывающего мальчика. - Чего ты расстраиваешься, Гонзик! Ну чего? Никто тебя насильно не увозит, и никто тебя тут не держит.
- Правда, правда! - Отец привстал и, еле дотянувшись через стол, кончиками пальцев ласково похлопал Гонзика по горячей влажной щеке. - Не надо все так преувеличивать. Не происходит ничего непоправимого. Мы сядем в обыкновенный поезд и поедем в город, где вы родились. Поживем вместе, вы осмотритесь. Если вам понравится, вы останетесь навсегда. Если не захотите, вернетесь обратно, к своему Федотову.
- А я что им говорю! - торопливо вытирая радостно заблестевшие глаза, воскликнул Гонзик. - Мы же только поедем посмотрим, все вместе, ну что тут такого?
- Тем более даже с Федотовым мы договорились, как вы знаете. Мне кажется, что в глубине души он сам не прочь... Не забывайте, ведь вы все-таки для него не родные, вы совершенно посторонние друг другу люди... Ну что ты морщишься, Эрик?
- Так. Потому что ты говоришь, что Федотов - посторонний.
- Ах, это тебя коробит? Ну ладно. Но что этот не посторонний Федотов человек не слишком... м-м... развитой, это ты ведь понимаешь? И что он работник средней квалификации и зарабатывает не много? Ему же трудно содержать троих. Возможно, он к вам привязан, не берусь судить, но он не может не почувствовать и облегчения, когда с него снимут это бремя. Это естественно, и я не в осуждение ему говорю.
- Видишь ли...
- Я просил тебя называть меня "папа", а не "видишь ли".
- Хорошо, папа.
- Мне нравится в тебе эта черта. Нравится, что ты нелегко отказываешься от своего мнения, даже то, что ты защищаешь Федотова. Это по-мужски, сынок. Но раз уж мы тут собрались, такие взрослые мужчины, так и будем говорить как подобает. Я ведь приехал сюда ради вас, узнав, что умерла ваша мать. Ради вас я пошел на то, чтобы встретиться с Федотовым. Мне это было не очень приятно, как вы понимаете. Федотов виноват передо мной, виноват перед вами. Он вошел в чужую семью, он ее разрушил. Такой поступок сурово осуждается в любом обществе: не только в нашем, социалистическом, но и в любом цивилизованном обществе. И когда ты говоришь о Федотове, вспомни прежде всего именно об этом, именно об этом, чтобы увидеть все в правильном свете.
- Он очень любил маму, - с трудом выговорила Соня.
- О, тебе еще капельку рано рассуждать на эти темы, дочка. Чуть-чуть рановато!
- Ну почему же? Мы просто знаем, что мама его любила. И он тоже. Даже когда мы были совсем маленькие, мы это тоже знали. Тут нельзя ошибиться, это просто видно.
- Уфф, - сказал отец, вытирая платком сухой лоб. - Хорошенький разговор у нас получается. И ты так спокойно все это мне выкладываешь в лицо. Очевидно, тут мне одному придется краснеть за всех.
- Видишь ли, дело в том...
- Я просил, я сколько раз просил!
- Хорошо, дело в том, папа, что мы знаем Федотова лучше, чем ты. Мы много лет видели его каждый день, а когда ты говоришь про него плохо...
- Эрик! - умоляюще проговорила Соня, тревожно вслушиваясь в его голос. - Потише, Эрик! Пожалуйста...
- Да, хорошо... Не знаю, как это сказать... потише. Ну, в общем, наши ребята считают просто гадами таких, кто смолчит и за своих не заступится, если их за глаза обвиняют.
- Какие еще ребята?
- Ну, любые. На судостроительном и вообще... Когда мы там на перевозе жили... Он взял меня с собой. Да, и я там около него вертелся в мастерских и видел, как он работал, чтобы поспеть закончить, пока у него отпуск. Чтоб для нас заработать хлеба. Я видел, как он работал!
- Эрик!.. - умоляюще проговорила девочка, привставая с места, и повторила повелительно: - Эрик!
- Да ничего, пускай говорит, это ничего! - благодушно улыбнулся отец. - Ну, ну, Эрик, так как же он работал? Хорошо, отлично, много работал, да?
- Как, как! - с угрюмой угрозой в голосе, весь сжимаясь, твердил Эрик. - Что вы можете понять, как... - Он два раза проглотил слюну, прежде чем продолжать. - Да, по ночам работал. И у него все начинало болеть внутри от усталости. Он же не поправился тогда как следует после операции. И он вдруг бросал инструмент и уходил во двор, и его... его рвало от усталости и от боли, и он возвращался, держась за стенку, и изо всех сил туго заматывал живот полотенцем, чтобы унять боль, и опять тянулся за инструментом.
- Ты этого никогда не рассказывал, - быстро сказала Соня.
- Он взял слово. Чтоб я маме не говорил. И я не сказал!.. Я только сейчас сказал, раз зашла речь, как его видеть в правильном свете.
- Я бы не был на тебя в претензии, если бы ты меня избавил от этих натуралистических подробностей. Вообще, кончим обсуждение кандидатуры Федотова. К чему это? Нам нужно просто решить, на какой день нам заказывать билеты, чтобы съездить в родной город. Право, все это так просто, а?
- Ну правда, - умоляюще протянул Гонзик, начиная радостно улыбаться. Ну поехали, съездим... Ну, Соня, ну соглашайся, что тут думать-то, как будто плохое что-нибудь... Ну, Федотов, он хороший, мы, правда, любили Федотова, папа... А почему нам не поехать к папе?
- Ах, ты его "любил"? - усмехнулся Эрик. - Поезжай. Только смотри, вдруг тебя кто-нибудь поманит мотоциклом вместо велосипеда, ты папу не бросай, а то ты можешь!
- Дурак, - злобно окрысился Гонзик. - Глупости говоришь. Как будто я из-за велосипеда.
- Помолчите все. Эрик, ты старший, говори первый, ну как? Брать билеты?
Эрик, угрюмо помолчав, нехотя заговорил, морщась и глядя в пол:
- Ты как-то просто представляешь себе все. Взял и поехал. Как же так? Ведь я на работе.
- Ну, ты возьмешь расчет. Или отпуск. Я тебе это устрою, не бойся.
- Это я понимаю, отпуск. А что я скажу ребятам?
- Ты скажешь, что нашелся твой настоящий отец и ты уезжаешь к нему. Это всякий поймет. Это даже профсоюзная организация одобрит!
- Это я понимаю. Что можно тихо смыться. Только я на такое дело не могу. Я должен выйти на комсомольском собрании и сказать ребятам правду. Сказать про Федотова... они его знают, знают, что он нас вырастил, что мы одна семья. Сказать, что теперь я хочу его оставить. Бросить школу и завод. Расстаться со всеми друзьями, с поселком, с Волгой... и теперь поеду посмотреть, не лучше ли мне будет житься в другом месте. Кажется, там зарплата побольше и дом получше, так что мне, пожалуй, там жить будет поудобнее, повыгоднее. Вот что я должен прийти и по совести сказать. Нет, нет, папа. Тут вилять нечего: поедем, посмотрим! Тут надо либо ехать, либо оставаться. Чего мне там смотреть? Ты уж извини, папа... как-то ужасно глупо звучит, но ведь правда... отца себе человек не выбирает по вкусу, а ты нам предлагаешь выбрать: тебя или Федотова. Кровь? Это я не понимаю и не чувствую, что такое кровь. А Федотов был нам другом и... отцом, и выбирать себе другого, получше или повыгоднее... мне как-то даже говорить противно эти слова. И стыдно... Пусть маленькие сами думают за себя.