В субботу утром я была в магазине с Элли, когда наконец зазвонил мобильный. Я не узнала номер, но, судя по коду, звонили из Британской Колумбии.
– Алло? – осторожно спросила я.
– Ты не говорила, что у тебя есть дочь.
Я остановилась посредине прохода между стеллажами, чувствуя, как стальная рука страха сжимает горло. В нескольких шагах впереди Элли с красной сумочкой через плечо толкала маленькую тележку. Остановившись, она осмотрела коробку с макаронами и неодобрительно поджала губы.
– Нет, не говорила.
– Почему?
Я подумала о Даниэле. Если я скажу что-то не так, то могу оказаться следующей жертвой. К лицу прилила кровь, в глазах потемнело. Я заставила себя глубоко вздохнуть. Нужно говорить с ним спокойно. Чтобы спокойным оставался он.
– Это была мера предосторожности. Ты причиняешь боль людям, и…
– Она моя внучка!
Элли подошла ко мне, таща за собой тележку. Я прижала телефон к груди.
– Милая, почему бы тебе не пойти вон в тот угол магазина и не выбрать какую-нибудь кашу?
Элли нравится осматривать все коробочки, сверяя цену. Она берет одну коробочку, ставит на место, выбирает другую. Обычно это приводит меня в бешенство.
– Она сейчас с тобой? – спросил Джон.
Черт. Он меня слышал.
– Мы в магазине.
– Как ее зовут?
Каждая клеточка моего тела кричала: «Солги!» – но, возможно, Джон уже знает ее имя.
– Элли.
Малышка подняла голову. Я улыбнулась, и она продолжила свое сравнительное исследование цен на каши.
– Сколько ей лет?
– Шесть.
– Ты должна была рассказать мне о ней.
Мне хотелось сказать ему, что у него нет права знать что-либо о моей жизни, но сейчас нельзя было его злить.
– Прости меня. Ты прав. Но я защищала свою дочь. Любая мать поступила бы так же.
Он промолчал. Мимо меня прошла какая-то женщина. Интересно, что она сказала бы, узнай, с кем я разговариваю.
– Ты не доверяешь мне.
– Я тебя боюсь. Я не понимаю, зачем ты убил Даниэлу.
– Я и сам этого не понимаю.
Когда Джон позвонил, в его голосе слышались злость и раздражение, теперь же они сменились виной. Мое сердцебиение немного замедлилось.
– Ты должен перестать причинять боль людям, – взмолилась я.
Я задержала дыхание, ожидая, что Джон рассердится.
– А ты не должна мне лгать. И должна говорить со мной, когда ты нужна мне.
– Я не буду лгать, ладно? И постараюсь разговаривать с тобой всякий раз, когда тебе это будет нужно. Но бывает, что я не могу взять трубку, потому что кто-то рядом. Если я не беру трубку, ты можешь оставить сообщение, и я тебе перезвоню.
– Так не пойдет.
Интересно, подозревает ли Джон, что копы прослушивают наши разговоры, подумалось мне.
– Если ты будешь все время звонить мне, мои друзья и семья начнут задавать вопросы.
– Так расскажи им.
– Они запретят мне говорить с тобой, и…
– Ты хочешь сказать, что копы не хотят, чтобы твои близкие знали о наших разговорах.
Он говорил ровным голосом, но меня это не обмануло. Джон проверял меня.
Мой пульс опять зачастил. Да, Джон подозревает меня. Но подозрение и уверенность – это разные вещи. Нужно было придерживаться моей версии.
– Нет. Я хочу сказать, что моя семья не примет нашего общения. И они могут обратиться в полицию.
– Ты и так уже связалась с полицией.
– Нет. Я же говорила тебе. Вначале я не поверила тебе, а потом испугалась, что ты что-то сделаешь с моими близкими. Эван разволновался бы, и…
– Так брось Эвана. Он тебе не нужен.
Я напряглась. В его голосе вновь зазвучала злость. Я подвергла Эвана опасности?
Элли наконец выбрала кашу и теперь каталась на тележке. Если ее не отвлечь, она врежется в один из стеллажей. Я махнула ей рукой и медленно двинулась по овощному отделу, лихорадочно пытаясь придумать хоть что-то, что успокоит Джона.
– Я постараюсь говорить с тобой, когда ты захочешь. Но я люблю Эвана. Мы обручены. Если ты хочешь быть частью моей жизни, ты должен понять это. – Я осеклась от собственной наглости. Как он это примет?
– Хорошо. Но если Эван начнет…
– Не начнет. – Я медленно выдохнула, сжимая ручку тележки.
Элли пыталась привлечь мое внимание. Я передала ей пакет и жестом предложила набрать яблок.
– Я хочу поговорить с Элли.
– Это плохая идея, Джон. – Я резко выпрямилась.