Михаил Лапиков
РОДНАЯ КРОВЬ
Когда я увидел, как она идет по улице под дождем, абсолютно одна, я совершил самую большую глупость в своей жизни. Я ее подобрал. На нашей улице такое делают только в одном случае — когда хотят развлечься. Ну, кое-кто еще поступает так, если очень голоден — думаю, вы понимаете, о ком я. Но я чужд забавам первых… и не отношусь ко вторым. Я просто ее подобрал. Пожалел, если хотите. Одинокая девочка-кошка с промокшим мехом, дрожащим хвостом и поникшими ушками. Мой дом — та еще клоака, но все же лучше, чем набережная во втором часу ночи, особенно когда льет дождь.
Что я делал на улице так поздно, спросите вы?
Я отвечу. Шел домой, покачиваясь от выпитого. Это был один из тех редких дней, когда пьешь не столько для того, чтобы тебе не было плохо, сколько для того, чтобы тебе стало хорошо. Не смейтесь, это бывает!
Прошло уже пять лет со времен весенней бойни, а мы все еще живы, относительно здоровы и в каком-то смысле процветаем. Я и Штернвут, единственные из всего нашего отряда уцелевшие в тот день, когда король и парламент решили, что никто, пусть даже пришедший с небес, не имеет права покушаться на их собственность, и кинули нас в эту мясорубку. Мы выжили. Потом были отставка, пустое звание ветерана, хаос, разруха, сомнительные сделки на стороне и еще менее приятные сделки с собственной совестью. А теперь мы вдруг чисто случайно встретились и напились в честь этого события. Я и старина Штерн. К тому моменту, когда я посадил его на поезд, тяпнул в привокзальном пабе еще пару кружечек и решил, что с меня хватит, соображал я уже крайне плохо. Можно сказать, совсем не соображал. Тихонько плыл себе до дома под дождем и улыбался всем, кто попадался мне на пути.
Таковых было немного. В основном — фонарные столбы.
И как раз в тот момент, когда я обнимался с одним из моих новых товарищей, увенчанных тусклой лампой, она подошла ко мне. Я пытался объяснить ей, что по улице без шляп не ходят, потому что будет темно, пьяно хихикал и ежеминутно пытался заставить моего молчаливого друга Фонарного Столба подтвердить мои слова. А она просто прошла мимо. Обхватив себя за плечи и не обращая ни на что внимания. Худенькая девочка в облепившем ее когда-то белом, а теперь безнадежно грязном платье. Длинные сосульки рыжих волос прилипли к ее спине.
Не знаю, что со мной случилось. Может быть, где-то в глубине души проснулся тот герой, который, казалось, навсегда погиб на портовых баррикадах пять лет назад, растекшись по мостовой лужей моей крови, но…
В общем, я привел ее домой.
Или это она меня принесла. Во всяком случае, ровно идти у меня не получалось. В какой-то момент я просто понял, что мы стоим перед моей дверью и я пытаюсь вставить ключ в нагло ускользающую от него замочную скважину.
Потом я, кажется, усадив перед батареей, влил в девчонку добрую пинту дешевого пойла, прикончил остатки и отрубился.
Проснулся я утром, если это слово, конечно, можно употреблять во втором часу дня. Сначала мне показалось, что моя комната стала непривычно большой. Потом я понял, что она всего лишь стала непривычно чистой.
От запаха свежего воздуха, врывавшегося в до неприличия чистые окна, меня мутило. Хотя, может быть, это напоминало о себе выпитое вчера. Мучительная боль сверлила основание черепа.
Обнаружив возле кровати тазик с заботливо положенной в холодную воду бутылкой пива, я не удивился. Наверное, именно так появились истории о добрых ангелах и им подобных существах. Хотя мы уже пять лет в курсе, что ангелы — отнюдь не добрые. Им на нас плевать. А когда мы им мешаем — нам устраивают вразумляющую порку и оставляют истекать кровью в уголке. Живите как знаете. Только и всего.
Когда я нашел в себе силы подняться с кровати, моя гостья обнаружилась на балконе. Она развешивала там мою мокрую одежду. Пока что мокрую, но уже чистую. А в мойке громоздилась груда тарелок, которые я обычно просто сваливал где придется, чтобы Клык мог прикончить остатки, и мыл где-то раз в неделю или около того.
Клык, кстати, тоже крутился на кухне. Вид у него был пришибленный. А на шее у него красовался… бантик.
Самый настоящий бантик, траурно-черного цвета, с желтой вязью церковных символов. Эту ленту-оберег, выпущенную нашей славной церковью, я обычно использовал для того, чтобы подвязывать отваливающуюся дверцу шкафчика. Теперь она болталась на шее у Клыка.
Бедняга был изрядно удивлен.
Он отлично знал, что делать с пытающимися найти в моей квартире хоть что-то ценное ворами, имел некоторое понятие о том, как вести себя с приходящими на дом исполнительницами экзотических танцев, но свалившееся на него существо просто не укладывалось в его картину мира.