— Первый отряд, сюда, сюда!.. Ну, куда же ты ведешь, Валя? Вот ваше место.
Наконец разобрались, выстроились, затихли.
— Отряд, смирно! Равнение на средину!
«Четко командует парень. Голос поставлен, молодец», — похвалил вожатого Гришанов.
И вдруг — откуда ни возьмись — перед ним девчушка; худенькая, глаза как в омуте — в темных глазницах. Красный галстук шелковисто поблескивает.
— Иван Алексеевич, у нас после приема октябрят в пионеры будет утренник. Мы просим вас выступить перед ребятами. — И заморгала просительно черными длинными ресницами.
— Я? — удивился Гришанов.
— Да, вы. — И опять хлоп-хлоп ресничками.
— Но я не готовился.
— Ой, ну что вы! Выручите нас, Иван Алексеевич. Про революцию расскажите. Вы ведь воевали в гражданскую войну? — Покосилась на два ряда орденских планок на гришановской гимнастерке.
Гришанов усмехнулся, неловко сделалось: не воевал он в гражданскую, тогда он только на свет появился.
— Ну про Отечественную?.. — не сдавалась девчушка. — В Отечественную вы ведь участвовали? — И она уже не косилась, а уверенно кивнула на орденские планки.
— Воевал, — не очень внятно проговорил Гришанов.
— Ну это же так интересно ребятам! Выручите нас, пожалуйста. А то Владимир Иванович обещал, да боюсь, что он забудет. Посевная ведь, уехал куда-то в поле. Выручите, а?
— Хорошо, — пообещал Гришанов.
— Вот спасибо! — обрадовалась девчушка и побежала к своим.
Однако напрасно беспокоилась, к концу торжественной линейки подъехал Бамбизов. Он успел переодеться и побриться. На нем темно-синий костюм, белая сорочка, застегнутая на все пуговицы. Накрахмаленный уголок воротничка выбивается из-под костюма, и Бамбизов то и дело водворяет его на место. На лацкане поблескивает золотая звездочка.
Вышел Бамбизов из машины и остался в сторонке. Прошелся, похрустывая гравием. Волновался, Увидел Гришанова, подошел.
— Не могу смотреть на ребятишек спокойно, трогают они меня всегда так, что слеза прошибает. А почему: — не знаю. То ли захлестывают воспоминания детства, то ли война на память приходит, будоражит. Не пойму. А может, просто нервы шалят? А?
— Бывает, — проговорил Гришанов, с почтением поглядывая на звездочку.
— Пожалуй, это война… Даже в нашем селе сколько народу погибло! Речку немцы превратили в противотанковый рубеж. Он еще и сейчас виден, этот рубеж, — угловатый уступ берега, заросший травой. Ребята бегают по нему и думают, наверное, что это сделано людьми для удобства.
— О войне будете рассказывать? — спросил Гришанов.
— Нет, пожалуй… О войне тебе бы в самый раз им рассказать? А? Да говори мне, пожалуйста, «ты», сколько можно! Ведь мы и по годам-то почти ровесники, разница-то небольшая.
— Трудно мне, — зарделся Гришанов. — Привык: субординация.
— Отвыкай! Какая тут субординация! Если так — так ты начальство, а не я. Отвыкай, ни к чему.
Хорошо Гришанову было с Бамбизовым. Уютно так, человеком себя чувствовал: обида от неожиданного увольнения из армии притупилась. О Бамбизове рассказывал Сякиной с восторгом. Но та не поддержала его.
— Сразу сказывается долгая служба в армии, отстал ты от реальной жизни, Гришанов. У Бамбизова в словах много демагогии, да и в делах — не меньше ненужных загибов, экспериментов, вредящих общему делу. Учись разбираться, что к чему. В селищенской бригаде был?
— Да, — насторожился Гришанов. Понравилось ему там — живо идет дело. Бригадир Конюхова Анна — тоже понравилась: толковая женщина, боевая и интересная, недаром к ней приревновывает председателя Ольга Тихоновна.
— Ну? И что?
— Хорошо…
— Хорошо! — воскликнула Сякина. — А ты понимаешь, что это такое — поставить звенья на хозрасчет? Понимаешь, до чего мы можем докатиться?
— Так сейчас же это поощряется.
— Что поощряется? Перевести на хозрасчет большое, крупное хозяйство — это одно. А мелкое звено? Так мы можем дойти до того, что каждого колхозника посадим на хозрасчет. А это что? Единоличник!
Да, опростоволосился Гришанов, проморгал такой загиб. Мало того что проморгал — восхитился, одобрил.
— Но я подумал, что как эксперимент — это можно допустить. Посмотреть, что из этого выйдет…
— Эксперимент! А что выйдет? Вот то и выйдет, что я сказала: единоличник. Эксперименты — дело хорошее, они нужны, но мы должны смотреть дальше, предвидеть, куда они могут привести. Потапов либеральничает с Бамбизовым, а зря.