— Ну да, очень хорошие, — подтвердила та.
— Бросьте, не хитрите, — рассердился Гришанов.
— Я вас не понимаю, Иван Алексеевич, о чем вы?
Не выдержала Сякина, вскочила:
— Чего уж тут не понимать? Не дети. Весь район о ваших связях говорит, а вы разыгрываете из себя невинность… — И быстро поправилась: — Невиновную. Ну, вот что, хватит. Давайте начистоту.
— Да сплетни, наверное, какие-то? — Конюхова растерянно пожала плечами, посмотрела на Гришанова.
Тот опустил глаза.
— Будете упорствовать — хуже себе сделаете, — предупредила Сякина. — С партией надо во всем быть чистой и чистосердечной.
— А я?..
— А вы? — и прищурилась в ожидании ответа. — Молчите? Так вот что. Мы не можем, не имеем права допустить, чтобы был скомпрометирован такой знатный в области (да и не только в области!) человек, как Бамбизов. Пока это дело не зашло слишком далеко, надо ваши связи прекратить.
Конюхова поморщилась, развела руками. Сякина остановила ее жестом и повторила твердо:
— Прекратить. Учитывая, что на месте вам это сделать будет трудно, райком партии советует вам из колхоза уехать.
— Как — уехать? Куда? Зачем?
— Зачем — я вам сказала: ради спасения репутации Бамбизова. Если вы его любите, вы поймете и пойдете нашему совету навстречу. Это и для вас лучше: у вас семья — дети, муж.
— Как же так? — Конюхова совсем растерялась, потерла лоб ладонью. — Иван Алексеевич, так же нельзя — не разобравшись… Да и вообще — вы не имеете права.
Гришанов молчал, Сякина закуривала.
— Да нет же, нет. Нельзя так…
— Не надо истерики. — Сякина была неумолима. Голос ее был полон холодного металла — леденил душу: — Это не поможет. Я вам по-хорошему советую. Иначе — поставим вопрос на бюро райкома, и тогда…
— Ставьте хоть где хотите! — закричала Конюхова. — Что хотите со мной делайте — никуда не поеду. Сплетни собираете… — Заплакала, махнула рукой и выбежала из кабинета.
— Шлюха! — выругалась Сякина ей вдогонку. — Врет, уедет. Сбежит сама!.. Гришанов, тебе ответственное поручение. Завтра собери партком и поставь вопрос о ее поведении. Квалифицировать — как моральное разложение, недостойное поведение в быту и так далее. Как умышленное желание скомпрометировать Героя Социалистического Труда… Вынести взыскание, вывести из состава парткома и рекомендовать правлению вывести ее из состава правления колхоза и снять с должности бригадира. Создать вокруг нее общественное мнение. Убежит! Сама убежит! Подойти к этому делу со всей серьезностью — задание райкома. Бамбизова надо оградить и спасти от падения. Я помогу тебе.
Операцию эту провернули в пять дней. Кроме парткома и правления, Конюхова была заклеймена на общих бригадных собраниях. В каждом доме теперь только и разговору, что о Конюховой. А в доме самой Конюховой каждый вечер муж смертным боем бьет ее. И наконец, устав от битья и позора, уехал куда глаза глядят. Конюхову отвезли в больницу, детей приютили ее родственники, а дом заколотили.
Сякина возвратилась в райком ни с чем.
Узнал об этом Потапов тут же по приезде от самой Сякиной, возмутился. А что толку? Знал ведь ее — зачем же поручал? Да не поручал он, просто разговор такой состоялся, и все… Но разве докажешь. Ах, как все некстати! Так сошлись они с Бамбизовым за время поездки, сдружились, на вокзале расстались хорошо. Сел он в свой «газик» веселый, окрыленный, пригласил приезжать в гости. А тут такое… Вот уж эти услужливые дураки…
Крутит Виктор баранку, везет домой председателя, посматривает на него. Посвежел, будто на курорте был. Морщинки у глаз расправились. Подмывает Виктора рассказать ему о случившемся, но сдерживается: не здесь, не теперь, не при Ольге Тихоновне. Тоже зачем-то поехала на вокзал встречать, а сама всю дорогу молчит.
— Уборку начали?
— Начали, — коротко ответил Виктор.
— Что с тобой? Ты больной или обидел кто? — удивился Бамбизов.
— Нет.
— Странно! — Бамбизов взглянул на жену — может, она ловчее сумеет подступиться к парню. Но та, будто не поняла мужа, промолчала.
При въезде в село Бамбизов вышел из машины.
— Поезжайте домой, а я пройдусь пешком. Огородами, берегом — соскучился! — И он сбежал по крутой узкой тропке на «терраску» вдоль берега — остатки от противотанкового укрепления. Продрался сквозь высокие заросли крапивы, похожей на коноплю, выросшей на хорошо сдобренной почве. Ее осемененные верхушки качались над головой, и Бамбизов подивился такому буйному росту: «Ишь вымахала! Добро бы путное что росло». Густой, распаренный солнцем запах крапивы стоял здесь плотной завесой. Но сквозь него откуда-то пробивался нежный, освежающий медовый аромат. «Неужели таволга до сих пор не отцвела?» И он спустился еще ниже, уже без тропки почти к самой воде. Черные метелки отцветшей таволги покойно дозревали на высоких зеленых стеблях. Поодаль от нее буйствовал яркий иван-чай. «Отцвела таволга…» — с грустью подумал Бамбизов: «Но откуда же запах?» И тут он приметил в самом низу несколько запоздалых цветов. Их метелки были корявы и разлаписты, стебли коротки и кривы. Бамбизов сорвал один цветок и, выбравшись на чистое место, резко встряхнул им. Желтая пыльца и белые мелкие лепестки повисли в воздухе маленьким облачком. Он положил цветок на ладони, уткнулся в него лицом и долго втягивал в себя медовый запах.«Ух, как хорошо!» И пошел, помахивая цветком и время от времени припадая к нему и восхищаясь.