Тихо шуршит лопоухий вентилятор, ворочает из стороны в сторону свое пузатое туловище, гонит слоновыми ушами прохладу, а Потапову жарко. Пытливо смотрит на него секретарь обкома, выспрашивает все с пристрастием, будто чувствует — недоговаривает Потапов. Вытирает лоб платком, успокаивает себя Потапов: «Все идет хорошо, не надо волноваться. В конце концов я ничего не утаиваю. Что было, то было: жили с ним не очень дружно, но и врагами не были. Вспылил Бамбизов малость из-за этой своей романической истории, но вскоре все успокоилось. Конечно, перегнули палку малость, за это Сякину думаем наказать».
— Пил он? — секретарь надел в тонкой золотой оправе очки и что-то пометил карандашом в раскрытом большом блокноте.
Смотрит Потапов на тонкие, длинные, как у пианиста, пальцы секретаря и лихорадочно соображает, что сказать в ответ. Выпивал, конечно, вместе даже когда-то сиживали за столом. В чайной как-то пригубили, Потапов тогда был зачинщиком. Неужели донесли? Но ведь это была деловая выпивка, хотел за рюмкой водки выяснить отношения и по-товарищески предупредить, предостеречь его от ошибок. Выпили немного, но он быстро опьянел, понес околесицу… Неужели кто подслушал и донес?
Сверкнули очки — снял их секретарь и посмотрел на Потапова, ожидая ответа. Поежился, проговорил неуверенно:
— Выпивал… Последнее время, правда, жена докладывала, чаще стал. Но на работе это не отражалось. — Потапов старался быть объективным.
— Так в чем же дело? Хозяйственные дела шли хорошо, райком его не беспокоил, говоришь, дома у него — не хуже, чем у других. И насчет амурных дел…
— Ну, насчет этого я вам докладывал, Николай Николаевич, — перебил секретаря Потапов. Ему показалось, что тот совсем отмел случай с Конюховой. Напомнил: — Был случай с этой бригадиршей, закрутил было. Да с кем не бывает, — сказал и тут же засмеял свои слова, закашлял. — Но это было давно и не очень серьезно. Жена сообщила, и вскоре все прекратилось. А больше… — он полол плечами.
Секретарь повертел свои тонкие очки и положил их бережно дужками вверх. Они тихо стукнулись о плексигласовый лист, которым был покрыт стол, и уставились на Потапова чистыми линзами. Потапов взглянул и увидел в них свое отражение. Выпуклые стекла изуродовали его, сплющили голову так, что она стала похожа на белый блестящий диск с длинной прорезью вместо рта. Шеи совсем не было, плечи растянулись и уходили куда-то за пределы стекол.
Потапову сделалось не по себе, и он отвел глаза в сторону. Такое свое отражение он увидел когда-то в самоваре и с тех пор не садится вблизи него.
— А настроение как у него было? — не унимался секретарь.
— Настроение? Обыкновенное, нормальное. Иногда, правда, проявлял недовольство, ворчал…
— Ворчал? По поводу чего?
— Да так, по мелочам, — отмахнулся Потапов, пожалев, что вступил на скользкую тему. — Ну, обычно. То асфальт ему приходится доставать нелегальным путем, то стройматериалами, мол, колхозы не снабжаются, как это обещалось. Ему-то жаловаться! Другие и того не имеют. А скажешь — опять нехорош: «Мне не нужны привилегии!» Вообще вы же знаете, какой он… Свободы, мол, побольше бы колхозам…
— Какой свободы?
И опять пожалел Потапов, что сказал об этом.
— Ну, мол, — что хочешь сей, как хочешь сбывай продукцию. Выполнил государственное задание, а до остального, мол, не касайтесь. Ну, это так, между прочим, высказывал.
Секретарь потянулся за очками.
— Так в чем же дело? Причина какая-то должна ведь быть?
Потапов втянул голову в плечи, развел руками: «Понимаю, искал причину, но, увы, не нашел».
— Мне самому непонятно, — сказал он. — Был обычный скандал с женой. И все.
Посмотрел пристально на Потапова секретарь обкома, лег грудью на стол, словно хотел поглубже заглянуть в глаза собеседнику, заговорил доверительно:
— Послушай, Потапов, может, ты как-нибудь нечаянно обидел его, а? Бывает так: сам того не ведая, сделаешь человеку больно.
Потупился Потапов, но тут же взял себя в руки, изобразил на лице крайнее удивление:
— Что вы, Николай Николаевич! Конечно, были иногда споры. В работе чего не бывает. Но общий язык всегда находили. Когда ездили на Кубань, он возил меня в колхоз к своему знакомому, все хорошо было. Друзья мы были, а вы говорите… — Обиделся, задергал щеками, отвел глаза в сторону, стал мять угол кожаной папки.
— Н-да… — проговорил секретарь обкома и сел поглубже в кресло. Смотрит, как тот терзает папку, ничего больше не спрашивает, видно, недоволен ответом.
— И обижать не обижали. Что нужно — давали. Все-таки передовое хозяйство, поддерживали всячески. Самого поднимали: всегда в президиум избирали, ездил с делегацией за рубеж. В Румынию. Депутат областного Совета, думали в будущем году выдвинуть его в Верховный Совет. Герой — опять же…