— Что, действительно сердечный приступ? Не стрелялся?
— Нет…
— Фу, — выдохнул облегченно Потапов. — Сон какой-то кошмарный! Ну, что за народ! Не разберутся как следует, поднимут панику. Вот этот Гришанов! Какими глазами мне теперь смотреть… И ты тоже… Почему ж не позвонил в обком? Я же просил.
— Некогда было, — ответил сухо Кочин. — Некогда. Надо было принимать срочные меры — попытаться спасти человека. Пока поднял на ноги всю районную медицину… Звонил. Но вы уже вылетели.
Молчал Потапов, смотрел в спину секретаря обкома, чувствовал себя перед ним виноватым: напрасно потревожил, поторопился.
— Что говорят врачи? — спросил секретарь обкома, оглянувшись.
— Ничего не говорят, — сказал Кочин, поравнявшись с ним. — Принимают все меры.
Потапов шел позади них, прислушивался к разговору и думал: «Ну, хорошо, что не стрелялся… Хорошо, слава богу. Это же надо так… Как во сие все. Ну и утречко!»
В дом врачи впустили только секретаря обкома, остальных попросили не входить: тесно, жарко, мешают. Да и тот пробыл там совсем недолго, тут же вышел на крыльцо. Он спустился по ступенькам и направился к калитке. Потапов кинулся было за ним, но Доронин остановил его:
— Подежурьте здесь. Я пройдусь один.
— Может, его вертолетом отправить в область?.. Или в Москву?..
— Врачи скажут. — И пошел. За воротами остановился, его быстро окружили колхозники, стали что-то говорить.
О чем шла беседа — Потапов не слышал. Он нетерпеливо вышагивал у крыльца, посматривал то на двери дома, то на секретаря обкома. Увидел Гришанова, подумал неприязненно: «Паникер проклятый!.. Был здесь и ничего не увидел, пистолет загипнотизировал. А еще военный…»
Гришанов, словно услышал, что Потапов думает о нем, подошел к нему с повинной:
— Федор Силович, вы уж простите меня… Моя вина: не разобрался, ложную тревогу поднял. Сам не знаю, как это получилось… Будто затмение какое нашло. Увидел: человек лежит, пистолет возле него валяется, а тут еще жена кричит: «Застрелился!..» — и, не сдержав радостной улыбки, добавил: — Но, ей-богу, хорошо, что все оказалось наоборот…
— «Затмение»… — проговорил Потапов сердито и отвернулся, зашагал в другую сторону.
Из толпы вывернулась Сякина, подхватила Потапова под руку, зашептала на ухо.
— Я так рада, Федор Силович, так рада, что все вот так кончилось! Представляете, что было бы, если бы подтвердилась версия Гришанова? Ужас! Но теперь все хорошо… — И она тут же отстала от него, скрылась в толпе.
Виктор стоял невдалеке, смотрел, как то Гришанов, то Сякина подходили к Потапову, о чем-то совещались и отбегали от него. Это сердило Виктора, он морщился, курил папиросу за папиросой.
Кто-то тронул его за рукав, он оглянулся и увидел Конюхову. Из-под черного платка виднелись бинты, под глазами — тени, глаза — набрякшие от слез. Виктор уступил ей место, и она, вцепившись в его рукав, стала пристально смотреть на дверь. Слезы катились по ее щекам, она их не вытирала.
Вскоре в дверях показался один из врачей, крикнул в сторону санитарной машины, чтобы несли носилки. Двое дюжих мужчин быстро побросали окурки, бегом пустились к дому.
— Ну, как там?.. — спросил Потапов.
— Решили вертолетом эвакуировать в областную больницу… — ответил врач.
Оглянулся Потапов, хотел крикнуть секретарю обкома, но тот уже сам торопился к дому. В руке он нес распечатанное письмо, треугольный клапан конверта с неверно надорванным кончиком трепыхался на ветру. «Уже кто-то успел жалобу сунуть, — возмутился Потапов. — Ну, народ…» — И тут же забыл об этом конверте, потому что из дома стали выносить Бамбизова.
Засуетилась, задвигалась толпа: кто назад стал продираться, кто, наоборот, лез к самим носилкам, чтобы увидеть Бамбизова своими глазами.
Осторожно подняли носилки в вертолет, вслед за носилками туда же торопливо поднялись врачи. Летчик хотел было закрыть дверь, но вспомнил о секретаре, оглянулся, стал искать его в толпе. Доронин поднял руку, дал знак — взлетайте. И тогда вертолетчик взмахнул двумя руками, как бы отгоняя толпу подальше, захлопнул дверь.
Взревел мотор, завертелись лопасти, сначала медленно, нехотя, но постепенно набрали скорость, распрямились, и брюхатая машина приподнялась, оторвала лапы от земли. Она повисела какое-то мгновение неподвижно, словно раздумывая, в какую сторону направиться, и тут же, как-то неуклюже, боком, боком стала удаляться.
Не спеша редела толпа, растекалась по тропинкам и дорогам, по улицам и переулкам.
Потапов не торопился уезжать, ждал, когда уедет секретарь обкома, чтобы уехать самому. А тот попрощался с Ольгой Тихоновной и теперь стоит и о чем-то долго разговаривает с молодым Бамбизовым. Подойти к нему — неудобно. Увидел Гришанова, подозвал: