Однодворцы в Российской империи — сословие, возникшее при расширении южных границ Русского государства и состоявшее из военизированных землевладельцев, живших на окраинах государства и охранявших пограничье. Потомки служилых людей, нёсших дозорную и сторожевую службу на южных границах в XVI–XVII вв., которые в дальнейшем не приобрели права российского дворянства (хотя могли бы). Класс однодворцев сформировался из русских детей боярских украинных городов (особый разряд детей боярских), стрельцов, драгун, копейщиков, пушкарей, обедневших дворян, казаков, реже — монастырских крестьян.
Однодворцы не имели большинства дворянских прав и привилегий, платили налоги и несли повинности (в том числе рекрутскую), однако могли владеть землёй и крепостными крестьянами. Однодворцы были освобождены от телесных наказаний. Как и дворяне, все однодворцы уже в 17 веке имели фамилии и в 18 веке в документах упоминались только с ними. Подавляющее большинство однодворцев выбирали в жёны представительниц своего сословия.
Прочитав у Бунина портрет позднего, уже оставившего военную службу, но сохранившего определённый склад речи и характера однодворца («Он говорит: що, каго, яго, маяго, табе, сабе, таперь, но всё как-то так, что слушать его большое удовольствие… Главная черта его, кажется, заключается в неизменно ровном и отличном расположении духа…») — я сразу, безусловно, узнал своего деда Семёна Захаровича Прилепина: это он, он; надо же!
В общем, так я, всю сознательную жизнь свою иронизировавший по поводу «голубых» кровей и прочих «наследников по прямой», получил некоторые основания предполагать, что предки мои когда-то потеряли своё боярское или дворянское имя; и хотя это, заранее скажу, не подтвердилось — по крайней мере на расстоянии до тех глубин, куда добрались исследователи моего рода, — жили Прилепины и Востриковы на особицу, права имели особые, и пороть их никто не мог, и являлись они представителями отдельного социального подкласса.
И, наконец, я узнал самое главное — 300–400 лет назад они были служивым сословием и стояли на страже окраин (украин) нашей Родины.
А это, как вы понимаете, знание очень важное и дорогое для меня.
Я не один. За моей спиной стоят мои предки — служилые люди, не раз ходившие в походы: в том числе, скорей всего, на те земли, где служил и я — а они их когда-то присоединяли; так что дело это родовое.
Дальше собственно подробности, предположения и моё генеалогическое древо: только посмотрите, какие там имена.
Я благодарен Илье Рыльщикову, его соавтору Светлане Карнауховой, и всем их помощникам — несказанно.
Сами имена моих предков, пусть даже были они бы чёрной чернью беспородной, — звучат для меня как самая удивительная музыка. В роду у меня были — Зот Прилепин, Тихон Прилепин, Авдотья Прилепина, Марфа, Устин, Гервасий, Василиса…
Илья Рыльщиков
В романе Захара Прилепина «Обитель» главный герой видит во сне своих пращуров, чьё спасение от верной гибели — от стрелы и ядра неприятеля, от пожара — позволило появиться на свет самому герою.
В предисловии к «Обители» автор проникновенно рассказывает о своих недавно ушедших родных людях. (И в «Саньке» об этом же идёт речь.) Также в «Обители» есть запоминающаяся глава о разрушении монастырского кладбища на Соловках.
В рассказе «Бабушка, осы, арбуз» Захар Прилепин пишет:
«У реки я присел на траву. Неподалёку стояла лодка, старая, рассохшаяся, мёртвая. Она билась о мостки, едва колыхаемая, на истлевшей верёвке. Я опустил руку в воду, и вода струилась сквозь пальцы. Другой рукой я сжал траву и землю, в которой лежали мои близкие, которым было так весело, нежно, сладко совсем недавно…»
Читая роман Захара Прилепина «Санькя», я выделил для себя монолог пожилого крестьянина:
«А Русь, если поделить всю её на мной прожитый срок, — всего-то семнадцать сроков наберет. На семнадцать стариков вся Русь делится. Первый родился при хазарине ещё…»
В романе «Санькя» также мне запомнились строки о стирании родовой памяти:
«Только один он, Саша, и остался хранителем малого знания о той жизни, что прожили люди, изображённые на чёрно-белых снимках, был хоть каким-то свидетелем их бытия. Не станет бабушки — никто никому не объяснит, кто здесь запечатлён, что за народ…»
И это именно то, что меня самого волнует. Есть интерес к ним, к моим предкам и к людям, с которыми я не состою в кровном родстве, но которые вместе с моими родичами жили на одной земле, рядом, по соседству, ходили на службу в ту же церковь, молились одному Богу, служили тому же государю. Пока жизни тех людей погружены во тьму — родовая память стёрта. Но не хочется с этим мириться. Желание понять и узнать их — всё это очень знакомая и для меня самого история. Радостно, когда в художественной литературе встречаешь темы, которые волнуют тебя самого. Особенно приятно, когда о важном для тебя написано увлекательно и убедительно. А ещё лично мне очень знакомо и близко желание разузнать, разведать, раскопать хоть какую-нибудь информацию о них, о моих родных людях, восстановить утерянную родовую память. Вообще интересно открывать тайны прошлого.